евроПейский суд По Правам человека

БолЬШаЯ Палата

дело «Быков Против россии» [BYKOV V. RUSSIA]

(жалоба № 4378/02)

Постановление

г. Страсбург 10 марта 2009 г.

Настоящее постановление является оконча- тельным, но в его текст могут быть внесены редакционные изменения.

По делу «Быков против России»

Европейский Суд по пра- вам человека1, рассматривая дело Большой Палатой в со- ставе:

Жан-Поля Коста, Предсе- дателя Большой Палаты Европейского Суда,

Христоса Розакиса, Николаса Братца, Пера Лоренсена, Франсуазы Тюлькенс, Жозэпа Касадеваля,

Иренеу Кабрал Баррето, Нины Вайич,

Анатолия Ковлера, Элизабет Штайнер, Ханлара Гаджиева, Лильяны Мийович, Дина Шпильманна,

Дэвида Тор Бьоргвинссона, Георга Николау,

Мирьяны Лазарова Трай- ковска,

Ноны Цоцория, судей,

а также при участии Май- кла О’Бойла, заместителя Секретаря-Канцлера Евро- пейского Суда,

проведя совещания за за- крытыми дверями 18 июня 2008 г. и 21 января 2009 г.,

вынес 21 января 2009 г. следующее постановление:

Процедура в евроПейском суде

1. Дело было возбуждено по жалобе (№ 4378/02) про- тив Российской Федерации, поданной в Европейский Суд согласно статье 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Конвенция) гражданином Российской Федерации, г-ном Анатолием Петровичем Быковым (далее — заявитель), 21 декабря 2001 г.

2. Интересы заявителя при производстве по делу в Европейском Суде представляли г-н Д. Краусс, профессор права Берлинского университета имени Гумбольдта, а также г-н Ж.-К. Пастиль и г-н Г. Пад- ва, адвокаты, практикующие в г. Риге и г. Москве со- ответственно. Интересы властей Российской Федера- ции (далее — государство-ответчик) первоначально

   представляли г-н П. Лап- тев и г-жа В. Милинчук, бывшие Уполномоченные Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека, а за- тем — г-н Г. Матюшкин, Уполномоченный Россий- ской Федерации при Евро- пейском Суде по правам человека.

3. Заявитель — со ссыл- кой на пункт 1 статьи 6 и статью 8 Конвенции — жаловался в Европейский Суд на то, что в его жи- лище была произведена скрытая запись его раз- говоров и на то, что эта запись была использована в качестве доказательства по возбуждённому затем против него уголовному делу. Заявитель также ут- верждал в своей жалобе, что его содержание под стражей до суда было чрезмерно длительным и необоснованным с точки зрения целей применения пункта 3 статьи 5 Конвен- ции.

4. Жалоба заявителя была передана в производ- ство Первой Секции Евро-

   пейского Суда (в порядке пункта 1 правила 52 Регла- мента Европейского Суда). 7 сентября 2006 г. Палатой этой Секции в составе следующих судей: Хри́стоса Розакиса, Лукиса Лукаидеса, Франсуазы Тюлькенс, Нины Вайич, Анатолия Ковлера, Элизабет Штай- нер, Ханлара Гаджиева, а также при участии Сорена Нильсена, Секретаря данной Секции, жалоба была объявлена частично приемлемой для рассмотрения по существу. 22 ноября 2007 г. Палата этой Секции в составе следующих судей: Хри́стоса Розакиса, Лукиса Лукаидеса, Нины Вайич, Анатолия Ковлера, Элизабет Штайнер, Ханлара Гаджиева, Дина Шпильманна, а также при участии Сорена Нильсена, Секретаря дан- ной Секции, уступила юрисдикцию по настоящему делу в пользу Большой Палаты, при том, что ни одна из сторон не возражала против уступки юрисдикции (статья 30 Конвенции и правило 72 Регламента Евро- пейского Суда).

   От редакции. По делу заявитель — со ссылкой на пункт 3 статьи 5 Конвенции — жаловался в Европейский Суд на то, что он слишком долго содер- жался под стражей и что срок его содержания под стражей несколько раз подряд продлевался без соответствующих и достаточных оснований. Далее, заявитель — со ссылкой на статью 8 Конвенции — жаловался в Суд на незаконное вторжение в его жилище, а также на скрытую запись его переговоров с В., которые привели к вмешательству в его частную жизнь. Заявитель — со ссылкой на пункт 1 статьи 6 Конвенции — жаловался в Суд на то, что в разговоре с В. его обманным путем заставили сознаться в совершении преступления, а российский суд принял запись этого разго- вора в качестве доказательства по уголовному делу в его отношении.

   Европейский Суд постановил, что по делу имели место нарушения пункта 3 статьи 5 Конвенции и статьи 8 Конвенции. Суд 11 голосами «за» и 6 голосами «против» пришел к выводу, что статья 6 Конвенции нарушена не была. Суд 12 голосами «за» и 5 голосами «против» обязал государ- ство-ответчика выплатить заявителю сумму в размере одной тысячи евро в качестве компенсации морального вреда и единогласно обязал его выплатить заявителю сумму в размере 25 тысяч евро в качестве возмещения судебных издержек и расходов.

   К постановлению приложены отдельные мнения судей И. Кабрал Баррето, А. Ковлера, Ж.-П. Коста и Д. Шпильманна, к которому присоединились судьи Х. Розакис, Ф. Тюлькенс, Ж. Касадеваль и Л. Мийович.

   

   1 Далее — Европейский Суд или Суд (примечание редакции).

5. Состав Большой Палаты был установлен согласно положениям пунктов 2 и 3 статьи 27 Конвенции и пра- вила 24 Регламента Европейского Суда.

6. Как заявитель, так и государство-ответчик предста- вили свои письменные замечания по существу дела.

7. Публичное слушание дела состоялось во Дворце прав человека, г. Страсбург, 18 июня 2008 г. (пункт 3 правила 59 Регламента Европейского Суда).

   В заседании Европейского Суда приняли участие:

   1. со стороны государства-ответчика:

      г-жа В. Милинчук, Уполномоченный Российской Феде- рации при Европейском Суде по правам человека,

      г-жа И. Майке,

      г-жа Я. Цимбалова,

      г-н A. Зазульский, консультанты;

   2. со стороны заявителя: г-н Д. Краусс,

   г-н Ж.-К. Пастиль, адвокаты,

   г-н Г. Падва,

   г-жа Е. Квятковская, консультанты.

   Заявитель также присутствовал в заседании Европей- ского Суда.

   Европейский Суд заслушал выступления г-на Краус- са и г-жи Милинчук, а также ответы, которые дали г-н Пастиль и г-жа Милинчук на вопросы, поставленные перед сторонами.

   Факты

   1. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

8. Заявитель родился в 1960 году и проживает в г. Крас- ноярске.

9. С 1997 года по 1999 год заявитель занимал пост председателя Совета директоров Красноярского алюми- ниевого завода. На момент своего задержания в октябре 2000 г. он был главным акционером и членом правле- ния компании, именовавшейся ОАО «Красэнергомаш- Холдинг», и учредителем ряда дочерних компаний. За- явитель также был избран депутатом Законодательного собрания Красноярского края.

   1. секретная операция

10. В сентябре 2000 г. заявитель предположительно поручил В., человеку из своего окружения, убить С., бывшего делового партнёра заявителя. В. поручение не выполнил, но 18 сентября 2000 г. он сообщил о наме- рениях заявителя в Федеральную службу безопасности Российской Федерации (далее — ФСБ России). На сле- дующий день В. сдал властям оружие, которое, как он утверждает, получил от заявителя.

11. 21 сентября 2000 г. прокурор Северо-западного ок- руга г. Москвы возбудил уголовное дело в отношении заявителя по подозрению в организации покушения на убийство.

12. 26 и 27 сентября 2000 г. ФСБ России и милиция решили провести секретную операцию для получения доказательств намерения заявителя убить С.

13. 29 сентября 2000 г. правоохранительные органы имитировали обнаружение трупов двух мужчин в доме С. В СМИ было официально заявлено, что один из этих

    двоих убитых был опознан как С. Другим мужчиной был его партнёр по бизнесу И.

14. 3 октября 2000 г. В., следуя указаниям сотрудни- ков правоохранительных органов, пришёл к заявителю домой, чтобы увидеться. Он спрятал на себе радио- передающее устройство, с которого сотрудник право- охранительных органов снаружи здания осуществлял приём и запись сигнала. Заявитель принял В. в «гос- тевом доме», который был частью поместья, сообща- ющейся с его собственным домом. В соответствии с данными ему указаниями В. начал с заявителем разговор, сказав, что совершил убийство. В качестве доказательства его совершения он передал заявителю несколько предметов, взятых у С. и И.: заверенную копию технико-экономического обоснования проекта горных разработок со специально нанесенным хими- ческим веществом, двое наручных часов, принадле- жащих С. и И. и 20 тысяч долларов США наличными. По завершении разговора В. по предложению заяви- теля забрал наличные. Сотрудники правоохранитель- ных органов получили шестнадцатиминутную запись диалога между В. и заявителем.

15. 4 октября 2000 г. был произведён обыск в поместье заявителя. Было изъято несколько наручных часов, вклю- чая принадлежавшие С. и И. Проведённый химический анализ показал наличие на руках заявителя химического вещества, использовавшегося для пометки копии тех- нико-экономического обоснования проекта. Заявитель был задержан.

16. 27 февраля 2001 г. заявитель обратился с жа- лобой к прокурору Северо-западного округа г. Мос- квы на то, что его уголовное преследование было незаконным, поскольку содержало многочисленные процессуальные нарушения его прав, включая не- законное проникновение в его дом и использование радиопередающего устройства. 2 марта 2001 г. про- курор отклонил его жалобу, обосновав это тем, что заявитель впустил В. в дом добровольно, а, следова- тельно, незаконного проникновения не было. Было также установлено, что не требовалось специального разрешения суда на использование радиопередающего устройства, поскольку в соответствии с Федеральным законом «Об оперативно-розыскной деятельности» оно требовалось только для перехвата информации, передаваемой по линиям проводной связи или посред- ством почтовой связи, ни одно из которых не исполь- зовалось в ходе данной секретной операции.

    1. Заключение под стражу до суда

17. Вслед за задержанием заявителя 4 октября 2000 г., 6 октября 2000 г. заместитель прокурора Северо-за- падного округа г. Москвы вынес постановление об избрании в отношении заявителя меры пресечения в виде заключения под стражу на период расследования, обосновав решение тем, что оно «соответствует законо- дательству» и необходимо ввиду тяжести предъявлен- ного обвинения и риска, что заявитель может оказать воздействие на свидетелей. Постановления о продлении срока содержания заявителя под стражей были выне- сены соответствующим прокурором 17 ноября 2000 г. (до 21 декабря 2000 г.) и 15 декабря 2000 г. (до 21 марта 2001 г.). Причинами длительного содержания заяви- теля под стражей назывались тяжесть предъявленного обвинения, риск оказания воздействия на свидетелей и возможность того, что заявитель воспрепятствует процессу расследования. Заявитель обжаловал каждое из этих постановлений в суд.

18. 26 января 2001 г. Лефортовский районный суд г. Москвы рассмотрел жалобу заявителя на продолжаю- щееся содержание под стражей и подтвердил законность его содержания под стражей. Суд сослался на тяжесть предъявленного обвинения и отметил, что данная мера пресечения была применена в рамках закона. Заявитель подал кассационную жалобу, которая была оставлена Московским городским судом без удовлетворения.

19. Ввиду скорого завершения срока содержания заяви- теля под стражей этот срок был продлён постановлением соответствующего прокурора сначала 15 марта 2001 г. до 4 апреля 2001 г., а затем 21 марта 2001 г. до 4 июня 2001 г. по тем же основаниям тяжести предъявленного обвинения, риска оказания воздействия на свидетелей и возможности того, что заявитель воспрепятствует процессу расследования. Заявитель обжаловал эти по- становления в суде.

20. 11 апреля 2001 г. Лефортовский районный суд г. Москвы признал, что задержание заявителя до 4 июня 2001 г. было законным и необходимым по при- чине тяжести предъявленного обвинения. Заявитель подал кассационную жалобу в Московский город- ской суд, которая была оставлена без удовлетворения 15 мая 2001 г. Суд счёл задержание заявителя закон- ным и необходимым «до предъявления обвинительно- го заключения или до подтверждения освобождения заявителя от уголовной ответственности».

21. 22 мая 2001 г. заместитель Генерального прокурора Российской Федерации продлил срок предварительного заключения заявителя до 4 сентября 2001 г., по-прежне- му основываясь на тяжести предъявленного обвинения, риске оказания воздействия на свидетелей и возможнос- ти того, что заявитель воспрепятствует процессу рас- следования.

22. 27 августа 2001 г. дело было передано в Тушин- ский районный суд г. Москвы. 7 сентября 2001 г. суд назначил слушание уголовного дела на 26 сентября 2001 г. и санкционировал дальнейшее содержание под стражей без указания каких-либо оснований примене- ния меры пресечения или её длительности. 3 октября 2001 г. Московский городской суд рассмотрел и оста- вил без удовлетворения кассационную жалобу заяви- теля, оставляя в силе решение о его продолжающемся содержании под стражей и не детализируя при этом основания для продления срока меры пресечения.

23. 21 декабря 2001 г. Мещанский районный суд г. Москвы назначил слушание уголовного дела на 4 января 2002 г. и санкционировал дальнейшее со- держание под стражей заявителя без ссылки на при- чины. Суд не определил длительность предстоящего содержания заявителя под стражей. 4 января 2002 г. суд вновь проверил законность содержания заявителя под стражей, но нашёл, что это по-прежнему необхо- димо вследствие тяжести предъявленного обвинения и «обстоятельств дела». Кассационная жалоба заяви- теля в Московский городской суд была оставлена без удовлетворения 15 января 2002 г.

24. Дальнейшие ходатайства заявителя об освобож- дении из-под стражи были рассмотрены Мещанским районным судом г. Москвы 11 марта и 23 апреля 2002 г. Как и ранее, Мещанский районный суд г. Мос- квы отказал в освобождении заявителя из-под стражи, ссылаясь на тяжесть предъявленного обвинения, риск уклонения от судебного разбирательства и оказания воздействия на свидетелей. Заявитель был освобож- дён из-под стражи 19 июня 2002 г. после вынесения ему обвинительного приговора (см. ниже, пункт 45 настоящего постановления).

    1. расследование преступления

       и судебное разбирательство уголовного дела

25. 3 октября 2000 г. сразу после посещения заявителя в «гостевом доме» В. был допрошен следователями. Он сообщил о содержании своего разговора с заявителем и заявил, что отдал ему пистолет, наручные часы и тех- нико-экономическое обоснование проекта. Он впослед- ствии допрашивался 12 октября, 9 ноября, 8 декабря и 18 декабря 2000 г.

26. Заявитель был допрошен в качестве подозреваемо- го в первый раз 4 октября 2000 г. С октября по декабрь 2000 г. он был допрошен, по меньшей мере, семь раз.

27. 10 октября 2000 г. заявитель и В. были допрошены в ходе очной ставки. В очной ставке участвовали ад- вокаты заявителя. Показания заявителя, данные в этой связи, были впоследствии обобщены в обвинительном заключении, соответствующая часть которого гласит следующее:

    

    «В ходе очной ставки между А.П. Быковым и [В.] 10 октября 2000 г. Быков частично изменил некото- рые существенные детали данных ранее показаний следующим образом. [Он] заявляет, что был знаком с [В.] уже длительное время, около семи лет, у них были нормальные отношения; в последний раз они виделись 3 октября 2000 г., а до этого поддерживали связь на протяжении приблизительно двух лет. Он ни- когда не давал распоряжений или указаний [В.], в том числе относительно [С.]. Когда [В.] 3 октября 2000 г. пришёл, чтобы увидеться, он начал ругаться за то, что тот к нему пришёл. Когда он спросил, кто сказал ему убить [С.], тот ответил, что никто не делал этого, он только хотел доказать самому себе, что может это сделать. Он начал успокаивать [В.], говоря, что может оказать помощь в случае его отца; [он] не предлагал [В.] уезжать из города [или] страны, и не обещал по- могать ему материально. Он не инструктировал [В.] о его действиях в случае задержания; [В.] ответил, что он расскажет, как всё произошло и признается в со- вершении преступления, [и заявитель] одобрил это. В отношении К. Быков заявил, что он был его партнёром по бизнесу, жившим и работавшим в Швейцарии; он признал фактически, что разговаривал с ним по теле- фону в начале августа <…>, но не давал ему никаких указаний относительно [В.].»

28. 13 октября 2000 г. заявитель был обвинен в органи- зации покушения на убийство. Впоследствии обвинения были расширены и включили обвинение в преступном сговоре с целью приобретения, владения огнестрельным оружием и использования его.

29. 8 декабря 2000 г. два эксперта-лингвиста провели исследование записи разговора заявителя с В. от 3 ок- тября 2000 г. и ответили на нижеследующие вопросы, поставленные им:

    

    «1. Возможно ли установить на основании текста разговора, предоставленного для экспертизы, характер отношений между Быковым и [В.], степень их близос- ти, симпатии друг к другу, субординации; в чём это выражается?

    1. Была ли словесная реакция Быкова на сообщение [В.] об “убийстве” [С.] естественно предполагающей, что он заказал убийство [С.]?

    2. Есть ли какие-либо вербальные признаки, указы- вающие на то, что Быков выразил недоверие к инфор- мации от [В.]?

    3. Возможно ли оценить вербальный стиль Быко- ва как ясно стремящийся закрыть тему, завершить разговор?

    4. Есть ли какие-либо опознаваемые стилистические, вербальные признаки страха (опасения) со стороны Бы- кова относительно [В.]?».

30. Что касается поставленных выше вопросов, экс- перты установили:

    • по вопросу 1 — что заявитель и В. знали друг друга долгое время и имели довольно-таки близкие и, в об- щем, благожелательные отношения; что В. проявлял субординацию по отношению к заявителю; что заяви- тель играл наставническую роль в разговоре;

    • по вопросу 2 — что реакция заявителя на информа- цию В. о совершённом убийстве была естественной, и что он настойчиво расспрашивал В. о технических деталях его совершения;

    • по вопросу 3 — что заявитель не продемонстрировал признаков недоверия признанию В. в убийстве;

    • по вопросу 4 — что заявитель не продемонстрировал каких-либо явных признаков завершить или избежать разговора;

    • по вопросу 5 — что заявитель не продемонстрировал какого-либо страха перед В.; наоборот, В. казался ис- пугавшимся заявителя.

31. 11 января 2001 г. предварительное следствие по делу было завершено, и заявителю была предоставлена возможность ознакомиться с материалами уголовного дела.

32. 27 августа 2001 г. уголовное дело было пере- дано для рассмотрения в Тушинский районный суд г. Москвы.

33. 22 октября 2001 г. Тушинский районный суд г. Москвы отказался от юрисдикции по данному уго- ловному делу в пользу Мещанского районного суда г. Москвы, постановив, что, учитывая место органи- зации покушения на убийство, дело подсудно Мещан- скому районному суду.

34. 16 декабря 2001 г. В. сделал письменное заяв- ление, удостоверенное российским консульством в Республике Кипр, в котором В. отказывался от ранее данных показаний против заявителя. В. указал, что он дал те показания под давлением со стороны С. Двое депутатов Государственной Думы, Д. и И.С., присутс- твовали в консульстве, чтобы засвидетельствовать от- каз В. от ранее данных показаний. В тот же день они произвели запись беседы с В., в которой он пояснил, что С. уговорил его дать ложные показания против заявителя.

35. 4 февраля 2002 г. Мещанский районный суд г. Москвы приступил к рассмотрению уголовного дела в отношении заявителя. Заявитель себя винов- ным не признал. В ходе судебного разбирательства он оспорил допустимость в качестве доказательства запись его беседы с В. и допустимость всех других доказательств, полученных в результате проведения секретной операции. Заявитель утверждал, что вме- шательство правоохранительных органов в его жизнь было незаконным и что его вынудили к самообвине- нию. Кроме того, он утверждал, что произведённая запись его беседы представляла собой недопустимое вторжение правоохранительных органов в его жи- лище. Он оспорил истолкование записи разговора экспертами и утверждал, что в его диалоге с В. не было ничего такого, что свидетельствовало бы о его осведомлённости о преступном сговоре с целью со- вершения убийства.

36. В ходе судебного разбирательства суд отклонил возражения заявителя по поводу секретной операции и принял к рассмотрению в качестве законно получен- ных доказательств запись беседы с её расшифровкой, заключение экспертов-лингвистов, показания В., а также доказательства, показывающие, что заявитель принял от В. технико-экономическое обоснование и наручные часы. Суд отклонил тот довод, что имело место недопустимое вторжение правоохранительных органов в жилище заявителя, установив, во-первых, что заявитель не возражал против визита к нему В., и, во-вторых, что их встреча состоялась в «гостевом доме», который предназначался для деловых встреч, и потому посягательство на частную жизнь заявителя не имело места. Суд отказался принять к рассмот- рению в качестве доказательства протокол обыска, произведённого в поместье заявителя, поскольку сотрудники правоохранительных органов, произво- дившие обыск 4 октября 2000 г., не имели на него надлежащей санкции.

37. В ходе рассмотрения уголовного дела в суде были допрошены следующие лица:

    С. дал разъяснения по поводу своих отношений с за- явителем и их конфликта интересов в алюминиевой про- мышленности. Он подтвердил, что он принимал учас- тие в секретной операции; он также подтвердил, что в 2001 году В. сказал ему, что ему, В., заплатили, чтобы он отозвал свои показания против заявителя.

    Двадцать пять свидетелей ответили на вопросы суда, касающиеся деловых связей заявителя, В. и С. с алюми- ниевым заводом и другими предприятиями в г. Красно- ярске; взаимоотношений и связей между этими лицами; существования конфликта интересов между заявителем и С.; событий 3 октября 2000 г., а именно — прибытия В. в «гостевой дом», его разговора с заявителем и пере- дачи документов и наручных часов заявителю; а также обстоятельств, связанных с попыткой В. отозвать свои показания против заявителя.

    Было допрошено семь экспертов: технический экс- перт дал пояснения относительно фиксации инфор- мации, полученной с помощью радиопередающего устройства; эксперт по аудиозаписям пояснил, ка- ким образом была изготовлена расшифровка запи- си разговора заявителя с В.; два эксперта-лингвиста указали, что при проведении своей экспертизы они использовали как запись разговора, так и её расшиф- ровку; эксперт-психолог ответил на вопросы, касаю- щиеся результатов проведённой им экспертизы (это доказательство было впоследствии исключено из рас- смотрения судом, как полученное незаконно — см. ниже, пункт 43 настоящего постановления); два до- полнительных эксперта подтвердили результаты экс- пертиз, проведённых экспертами-лингвистами и экс- пертами по аудиозаписям.

    Семь понятых ответили на вопросы, касающиеся их участия в различных следственных действиях: полу- чении оружия, сданного В., копировании видео- и ау- диозаписей, обработке вещественных доказательств химическим веществом, «обнаружении трупов» в ходе оперативного эксперимента и обыске дома.

    Было допрошено четверо сотрудников следственных органов: сотрудник ФСБ указал, что в его присутствии 18 сентября 2000 г. В. дал письменные показания о том, что заявитель поручил ему убить С. и вручил В. оружие; он также пояснил, как проводился оперативный экспери- мент; два сотрудника прокуратуры и сотрудник Минис- терства внутренних дел Российской Федерации также описали оперативный эксперимент и пояснили, каким

    образом были получены экземпляры записей разговора заявителя с В.

38. 15 мая 2002 г. в ходе судебного заседания государ- ственный обвинитель ходатайствовал об оглашении протоколов допроса пяти свидетелей, которые не при- сутствовали в судебном заседании. Показания, данные В. в ходе предварительного следствия, были среди этих документов.

39. Защитник заявителя не имел против этого возра- жений. Суд решил удовлетворить данное ходатайство, указав, что «суд предпринял все меры для вызова этих свидетелей в судебное заседание и установил, что <…> местонахождение В. не могло быть установ- лено и что его нельзя было вызвать в суд, хотя ФСБ России предприняло ряд оперативно-розыскных мер, а Министерство внутренних дел направило запрос в Национальное центральное бюро Интерпола <…>». Показания были приняты к рассмотрению судом в качестве доказательства.

40. Суд также исследовал доказательства, относя- щиеся к попытке В. отказаться от своих показаний против заявителя. Суд установил, что в ходе предва- рительного следствия В. уже жаловался на то, что на него оказывается давление с тем, чтобы он отказался от своих показаний против заявителя. Суд также ус- тановил, что свидетель Д., который присутствовал в российском консульстве, когда В. сделал заявление об отказе от ранее данных показаний, был близким другом заявителя. Другой свидетель, И.С., прибыл в консульство поздно и не видел документа до того, как он был удостоверен.

41. Было также отмечено, что как заявитель, так и В. в ходе предварительного следствия прошли психиат- рическое освидетельствование, и оба были признаны годными для участия в производстве по уголовному делу.

42. Другие доказательства, исследованные судом, включали: результаты химической, баллистической, лингвистической, аудио и технической экспертиз; письменные протоколы оперативного эксперимен- та; письменные показания В. от 18 сентября 2000 г.; заверенное описание оружия, сданного В.; а также протокол очной ставки заявителя с В., состоявшейся 20 октября 2000 г.

43. Заявитель оспорил допустимость ряда доказа- тельств, утверждая, что они были получены незакон- ным путём. Суд исключил из рассмотрения некоторые из них, в частности, заключение эксперта-психолога, который изучал запись разговора заявителя с В., и протокол обыска, произведённого 4 октября 2000 г. Попытка заявителя оспорить приобщение к делу в качестве доказательства плёнку с записью разговора заявителя с В. и копии плёнки была безуспешной, и они были допущены к рассмотрению судом как закон- но полученные доказательства.

44. 19 июня 2002 г. Мещанский районный суд г. Мос- квы вынес приговор, признав заявителя виновным в преступном сговоре с целью совершения убийства и в преступном сговоре с целью приобретения, владе- ния огнестрельным оружием и использования его. Признание виновности заявителя судом основыва- лось на следующих доказательствах: первоначальные показания В. о том, что заявитель поручил ему убить С.; оружие, которое В. сдал властям; показания В., которые он дал в присутствии заявителя в ходе очной ставки и допроса 10 октября 2000 г.; многочисленные свидетельские показания, подтверждающие наличие конфликта между заявителем и С.; а также вещест-

    венные доказательства, полученные в результате про- ведения секретной операции, а именно — наручные часы и технико-экономическое обоснование. Хотя за- пись разговора заявителя с В. была воспроизведена в судебном заседании по делу, её содержание не фигу- рировало среди доказательств или в мотивировочной части приговора суда. В той мере, в какой запись была упомянута в тексте приговора, суд полагался исклю- чительно на результаты лингвистической экспертизы (см. выше, пункт 30 настоящего постановления) и на несколько протоколов, подтверждающих, что плёнка с записью не подделывалась.

45. Суд назначил заявителю наказание в виде лишения свободы на срок шесть с половиной лет и, засчитывая время, уже проведённое им в предварительном заклю- чении, условно осудил его с установлением пятилетнего испытательного срока.

46. Заявитель обжаловал обвинительный приговор в кассационном порядке, оспорив при этом среди прочего допустимость доказательств, полученных в результате проведения секретной операции, оценку вещественных доказательств судом и показания сви- детелей.

47. 1 октября 2002 г. Московский городской суд оставил обвинительный приговор в отношении заявителя в силе, а его жалобу — без удовлетворения, включая доводы жалобы имевшие отношение к вопросу о допустимости доказательств.

48. 22 июня 2004 г. Верховный Суд Российской Фе- дерации рассмотрел надзорную жалобу заявителя. Верховный Суд внёс изменения в приговор суда пер- вой инстанции от 19 июня 2002 г. и кассационное оп- ределение от 1 октября 2002 г., переквалифицировав одно из деяний, совершённых заявителем. Верховный Суд установил виновность заявителя в «подстрека- тельстве к совершению убийства», а не в «преступном сговоре с целью совершения убийства». В остальном приговор, включая наказание, был оставлен без из- менения.

    1. ИМЕЮЩИЕ ОТНОШЕНИЕ К ДЕЛУ

    НОРМЫ НАЦИОНАЛЬНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

    1. мера пресечения в виде заключения под стражу

49. До 1 июля 2002 г. вопросы уголовного процесса регламентировались Уголовно-процессуальным кодек- сом Российской Советской Федеративной Социалистиче- ской Республики (далее — УПК РСФСР).

50. К «мерам пресечения» относились подписка о не- выезде из города или региона, личное поручительство, залог и заключение под стражу (статья 89). Решение о применении меры пресечения в виде заключения под стражу могло быть принято прокурором или судом (ста- тьи 11, 89 и 96).

1. Основания для применения

   меры пресечения в виде заключения под стражу

   1. При разрешении вопроса о применении меры пресечения в виде заключения обвиняемого под стра- жу от компетентного должностного лица требовалось установить, имелись ли «достаточные основания полагать», что обвиняемый скроется от предвари- тельного следствия или суда, или воспрепятству- ет установлению истины по уголовному делу, или вновь будет заниматься преступной деятельностью (статья 89). Необходимо также было принять во вни-

      мание тяжесть предъявленного обвинения, личность обвиняемого, род его занятий, возраст, состояние здо- ровья, семейное положение и другие обстоятельства (статья 91).

   2. До 14 марта 2001 г. применение меры пресечения в виде заключения под стражу санкционировалось, если обвиняемый был привлечён к уголовной ответ- ственности по делу о преступлении, за которое зако- ном предусмотрено наказание в виде лишения свобо- ды на срок свыше одного года или в «исключительных случаях» (статья 96). 14 марта 2001 г. в УПК РСФСР были внесены изменения, предусматривавшие, что заключение под стражу в качестве меры пресечения допускается в отношении лица, обвиняемого в совер- шении преступления, за которое законом предусмот- рено наказание в виде лишения свободы на срок свы- ше двух лет, или в случае если обвиняемый нарушил ранее избранную ему меру пресечения либо не имеет постоянного места жительства на территории России или личность его не могла быть установлена. Поправ- ки от 14 марта 2001 г. также отменили норму, согласно которой допускалось применение меры пресечения в виде заключения под стражу по мотивам одной лишь опасности совершённого преступления.

2. Сроки содержания под стражей

   1. В УПК РСФСР проводилось различие между двумя категориями содержания обвиняемого под стра- жей: первая категория — это содержание под стражей

      «в период расследования», то есть в то время, когда компетентный орган — орган следствия или прокура- тура — проводит расследование по уголовному делу, а вторая категория — это когда обвиняемый «числится за судом» (или «во время рассмотрения дела в суде»), на судебной стадии производства по уголовному делу. Хотя на практике и не было разницы между этими двумя категориями (обвиняемый содержался под стражей в одном и том же следственном изоляторе), исчисление сроков содержания под стражей, что ка- сается двух категорий, отличалось.

   2. С момента, когда прокуратура передавала уголов- ное дело в суд первой инстанции, подсудимый считал- ся числящимся «за судом» (то есть его содержание под стражей классифицировалось как «во время рассмотре- ния дела в суде»).

   3. До 14 марта 2001 УПК РСФСР не предписывал каких-либо сроков содержания подсудимого под стражей

      «во время рассмотрения дела в суде». 14 марта 2001 г. УПК РСФСР был дополнен новой статьёй 239.1, которая устанавливала, что срок содержания обвиняемого под стражей «во время рассмотрения дела в суде» не может в общем превышать шесть месяцев со дня поступления дела в суд. Однако, если имелись данные, свидетельству- ющие о том, что освобождение подсудимого из-под стра- жи могло существенно затруднить всестороннее, полное и объективное исследование обстоятельств дела, суд по собственной инициативе либо ходатайству прокурора был вправе продлить срок содержания подсудимого под стражей до вынесения судебного решения по существу дела, но не более чем на три месяца. Эти положения не применялись в отношении подсудимых, которые обви- нялись в совершении особо тяжких преступлений.

1. оперативные эксперименты

   1. Федеральный закон от 12 августа 1995 г. № 144-ФЗ

      «Об оперативно-розыскной деятельности» в части, име-

      ющей отношение к настоящему делу, предусматривает следующее:

      

      Статья 6. Оперативно-розыскные мероприятия

      «При осуществлении оперативно-розыскной деятель- ности проводятся следующие оперативно-розыскные мероприятия:

      <...>

      1. Контроль почтовых отправлений, телеграфных и иных сообщений.

      2. Прослушивание телефонных переговоров.

      3. Снятие информации с технических каналов связи.

         <...>

         14. Оперативный эксперимент.

         <...>

         Оперативно-розыскные мероприятия, связанные с контролем почтовых отправлений, телеграфных и иных сообщений, прослушиванием телефонных переговоров с подключением к станционной аппа- ратуре [телекоммуникационных компаний], предо- ставляющих услуги и средства связи, со снятием ин- формации с технических каналов связи, проводятся с использованием оперативно-технических сил и средств органов федеральной службы безопасности и органов внутренних дел в порядке, определяемом межведомственными нормативными актами или соглашениями между органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность <...>».

         Статья 8. Условия проведения оперативно-розыс- кных мероприятий

         «Проведение оперативно-розыскных мероприятий, которые ограничивают конституционные права чело- века и гражданина на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообще- ний, передаваемых по сетям электрической и почтовой связи, а также право на неприкосновенность жилища, допускается на основании судебного решения и при наличии информации:

         1. О признаках подготавливаемого, совершаемого или совершенного противоправного деяния, по которому про- изводство предварительного следствия обязательно.

         2. О лицах, подготавливающих, совершающих или со- вершивших противоправное деяние, по которому про- изводство предварительного следствия обязательно.

         <...>

         Проведение оперативного эксперимента допускается только в целях выявления, предупреждения, пресечения и раскрытия тяжкого преступления, а также в целях выявления и установления лиц, их подготавливающих, совершающих или совершивших <...>».

         Статья 9. Основания и порядок судебного рассмот- рения материалов об ограничении конституцион- ных прав граждан при проведении оперативно-ро- зыскных мероприятий

         «Рассмотрение материалов об ограничении консти- туционных прав граждан на тайну переписки, теле- фонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, передаваемых по сетям электрической и почтовой связи, на неприкосновенность жилища при проведении оперативно-розыскных мероприятий осу- ществляется судом, как правило, по месту проведения таких мероприятий или по месту нахождения органа, ходатайствующего об их проведении. Указанные ма-

         териалы рассматриваются уполномоченным на то су- дьей единолично и незамедлительно. Судья не вправе отказать в рассмотрении таких материалов в случае их представления.

         <...>

         По результатам рассмотрения указанных материа- лов судья разрешает проведение соответствующего оперативно-розыскного мероприятия, которое ограни- чивает конституционные права граждан, указанные в части первой настоящей статьи, либо отказывает в его проведении, о чем выносит мотивированное постанов- ление <...>».

         Статья 11. Использование результатов оперативно- розыскной деятельности

         «Результаты оперативно-розыскной деятельности мо- гут быть использованы для подготовки и осуществле- ния следственных и судебных действий <...> а также использоваться в доказывании по уголовным делам в соответствии с положениями уголовно-процессуаль- ного законодательства Российской Федерации, регла- ментирующими собирание, проверку и оценку дока- зательств <...>».

2. доказательства в уголовном процессе

1. Статья 69 УПК РСФСР предусматривала сле- дующее:

   

   «<...> Доказательства, полученные с нарушением за- кона, признаются не имеющими юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения <...>».

   Уголовно-процессуальный кодекс Российской Фе- дерации 2001 года, которым с 1 июля 2002 г. был за- менён УПК РСФСР, в части, имеющей отношение к настоящему делу, предусматривает следующее:

   

   Статья 75. Недопустимые доказательства

   «1. Доказательства, полученные с нарушением требо- ваний настоящего Кодекса, являются недопустимыми. Недопустимые доказательства не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания любого из [об- стоятельств, доказывание которого требуется в уголов- ном процессе] <...>».

   Статья 235

   «<...> 5. Если суд принял решение об исключении доказательства, то данное доказательство теряет юри- дическую силу и не может быть положено в основу приговора или иного судебного решения, а также ис- следоваться и использоваться в ходе судебного разби- рательства <...>».

   воПросы Права

   1. ПО ВОПРОСУ О ПРЕДПОЛАГАЕМОМ НАРУШЕНИИ ТРЕБОВАНИЙ ПУНКТА 3 СТАТЬИ 5 КОНВЕНЦИИ

2. Заявитель в своей жалобе в Европейский Суд указал, что срок содержания его под стражей до суда был непомерно длительным и что этот срок неод- нократно продлевался без какого-либо указания на

   важные и достаточные основания для продления. При этом заявитель исходил из пункта 3 статьи 5 Конвен- ции, который предусматривает следующее:

   

   «Каждый задержанный или заключенный под стражу в соответствии с подпунктом (с) пункта 1 настоящей статьи <...> имеет право на судебное разбирательство в течение разумного срока или на освобождение до суда. Освобождение может быть обусловлено предоставле- нием гарантий явки в суд».

3. Государство-ответчик указало, что содержание заявителя под стражей не было чрезмерно длитель- ным и утверждало, что расследование по уголовному делу в отношении заявителя заняло время ввиду слож- ности и масштабности дела. Государство-ответчик ут- верждало также, что, учитывая личность заявителя, существовала явная опасность того, что заявитель мог уклониться от уголовной ответственности, оказать давление на свидетелей и воспрепятствовать право- судию, что и оправдывало продление сроков содер- жания его под стражей.

4. Заявитель настаивал на своей жалобе, утверждая, что основания, выдвигавшиеся в пользу его содержания под стражей, и неоднократное продление сроков содер- жания не были подкреплены какой-либо мотивировкой или фактической информацией.

5. Согласно сложившейся прецедентной практике Европейского Суда презумпция по статье 5 Конвен- ции говорит в пользу освобождения обвиняемого до суда. Как установлено в постановлении Европейского Суда от 27 июня 1968 г. по делу «Ноймайстер против Австрии» [Neumeister v. Austria], § 4, серия «А», № 8, вторая часть пункта 3 статьи 5 Конвенции не даёт судебным властям возможности выбора между преда- нием обвиняемого суду в течение разумного срока или его временным освобождением из-под стражи до суда. До момента осуждения подсудимого он должен счи- таться невиновным, и цель рассматриваемой нормы Конвенции заключается по сути в том, чтобы требо- вать его временного освобождения из-под стражи, как только продление содержания под стражей перестаёт быть разумным.

6. Длящееся содержание обвиняемого под стра- жей поэтому может быть оправданно в конкретном случае, только если имеются конкретные признаки реального требования охраны интересов общества, которые — несмотря на презумпцию невиновности — перевешивают правило уважения к свободе личности, изложенное в статье 5 Конвенции (см. среди прочих источников по данному вопросу постановление Боль- шой Палаты Европейского Суда по делу «Кудла про- тив Польши» [Kudła v. Poland] (жалоба № 30210/96),

   § 110 и следующие за ним пункты, Сборник поста- новлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2000-XI).

7. В первую очередь на национальных судебных органах лежит ответственность за то, чтобы гаранти- ровать, что в конкретном деле досудебное содержание обвиняемого под стражей не превышало бы разумного срока. С этой целью они должны — отдавая должное принципу презумпции невиновности — изучить все обстоятельства в пользу или против наличия вышеу- помянутого требования охраны интересов общества, оправдывающего отступление от правила, содержаще- гося в статье 5 Конвенции и изложить эти обстоятель- ства в своих решениях, принимаемых по ходатайствам об освобождении из-под стражи. По существу на ос-

   новании причин, изложенных в таких решениях, и установленных фактов, указанных заявителем в его жалобах, Европейский Суд призван решать, имело ли место нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции или нет (см., например, постановление Европейского Суда от 30 мая 2006 г. по делу «Вайншталь против Поль- ши» [Weinsztal v. Poland] (жалоба № 43748/98), § 50, и постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу «Маккей против Соединённого Королевства» [McKay v. the United Kingdom] (жалоба № 543/03),

   § 43, Сборник постановлений и решений Европей- ского Суда по правам человека [ECHR] 2006-X).

8. Продолжающееся существование обоснованно- го подозрения, что лицо, подвергшееся задержанию, совершило преступление, является условием sine qua non1для законности длящегося содержания его под стражей, однако по прошествии времени такого подоз- рения уже недостаточно, и Европейский Суд должен в таком случае установить, оправдывают ли лишение человека свободы иные основания, которые продол- жают выдвигаться судебными органами. В тех слу- чаях, когда таковые основания являются «важными» и «достаточными», Суд должен также убедиться, что национальные власти проявили «особое тщание» при производстве по делу (см. среди прочих источников по данному вопросу постановление Европейского Суда от 26 июня 1991 г. по делу «Летелье против Франции» [Letellier v. France], § 35, серия «А», № 207, и поста- новление Европейского Суда от 8 июня 1995 г. по делу

   «Йааджы и Саргын против Турции» [Yağcı and Sargın

   v. Turkey], § 50, серия «А», № 319-A). В этой связи Суд вновь подтверждает, что бремя доказывания при разрешении таких вопросов не должно перекладывать- ся на задержанное лицо, чтобы оно доказывало бы наличие причин, оправдывающих его освобождение из-под стражи (см. постановление Европейского Суда от 26 июля 2001 г. по делу «Илийков против Болгарии» [Ilijkov v. Bulgaria] (жалоба № 33977/96), § 85).

9. Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Европейский Суд отмечает, что заявитель провёл под стражей один год, восемь месяцев и 15 дней до и в пе- риод судебного разбирательства уголовного дела в его отношении. За всё это время суды рассматривали хо- датайства заявителя об освобождении из-под стражи по меньшей мере десять раз, всякий раз оставляя эти ходатайства без удовлетворения по мотивам тяжести предъявленных ему обвинений и ввиду возможнос- ти того, что он скроется от следствия и суда и будет препятствовать производству по уголовному делу и оказывать давление на свидетелей. Однако судебные постановления на сей счёт не шли дальше простого перечисления этих оснований, не подкрепляя их важ- ными и достаточными причинами. Европейский Суд также отмечает, что с течением времени мотивировка судов не изменялась с тем, чтобы отразить развиваю- щуюся ситуацию и убедиться в том, что эти основания оставались правомерными на более поздней стадии производства по уголовному делу. Кроме того, начи- ная с 7 сентября 2001 г. в судебных постановлениях, которыми продлевались сроки содержания заявителя под стражей, более не указывалось никаких сроков, что подразумевало, что он должен содержаться под стражей до окончания судебного разбирательства.

10. Что же касается довода государства-ответчика относительно того, что обстоятельства дела и лич- ность заявителя были самоочевидны для цели обос-

    нования содержания его под стражей, то Европейский Суд не считает, что это само по себе освобождает суды от обязанности указывать мотивы, по которым они приходили к своим выводам, в особенности, в постановлениях, вынесенных на более поздних стади- ях производства по уголовному делу. Суд вновь под- тверждает, что в тех случаях, когда обстоятельства дела, которые могли бы оправдать содержание того или иного лица под стражей, возможно и существо- вали, но не были упомянуты в решениях националь- ных органов, в задачи Суда не входит установление таких обстоятельств и подмена собой национальных органов, которые выносили решение о заключении за- явителя под стражу (см. постановление Европейского Суда от 8 февраля 2005 г. по делу «Панченко против России» [Panchenko v. Russia] (жалоба № 45100/98),

    § 99 и 105, а также вышеупомянутое постановление Европейского Суда по делу «Илийков против Болга- рии», § 86).

11. Европейский Суд поэтому приходит к выводу, что власти не выдвинули важных и достаточных оснований для оправдания продления сроков содержания заявителя под стражей до суда до одного года, восьми месяцев и 15 дней.

12. Поэтому властями государства-ответчика было до- пущено нарушение требований пункта 3 статьи 5 Кон- венции.

    1. ПО ВОПРОСУ О ПРЕДПОЛАГАЕМОМ НАРУШЕНИИ ТРЕБОВАНИЙ СТАТЬИ 8 КОНВЕНЦИИ

13. Заявитель жаловался на то, что секретная опе- рация была связаны с незаконным вторжением в его жилище, и на то, что прослушивание и запись его разговора с В. являлись вмешательством в его право на уважение личной жизни. Он утверждал, что имело место нарушение статьи 8 Конвенции, которая гласит следующее:

    

    «1. Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и его корреспонденции.

    2. Не допускается вмешательство со стороны публич- ных властей в осуществление этого права, за исключе- нием случаев, когда такое вмешательство предусмотре- но законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и обществен- ного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц».

14. Государство-ответчик утверждало, что секрет- ная операция и, в частности, прослушивание и запись разговора заявителя с В., проводились в соответствии с Федеральным законом «Об оперативно-розыскной деятельности». Государство-ответчик утверждало, что данные мероприятия представляли собой «опе- ративный эксперимент» по смыслу положений упо- мянутого Закона. Кроме того, государство-ответчик указало, что не требовалось специального разреше- ния суда для целей, преследовавшихся в настоящем деле, поскольку в силу статьи 8 упомянутого Зако- на оно требовалось только для перехвата информа- ции, передаваемой по линиям проводной связи или посредством почтовой связи, ни одно из которых не использовалось в ходе секретной операции, о кото-

    

    1 Sine qua non (лат.) — обязательное, непременное условие; то, без чего нельзя обойтись (примечание редакции).

    рой идёт речь по делу. Государство-ответчик также отрицало, что имело место вторжение в жилище за- явителя, поскольку «гостевой дом» нельзя было счи- тать его жилищем, и любом случае заявитель впустил В. к себе добровольно. Государство-ответчик далее утверждало, что с учётом обстоятельств дела прове- дение секретной операции было крайне необходимо, потому что без прослушивания разговора заявителя с В. оказалось бы невозможным проверить подозрения относительно того, что заявитель совершил тяжкое преступление. Государство-ответчик утверждало, что меры, предпринятые для расследования преступле- ния, были пропорциональны тяжести преступления, фигурирующего по делу.

15. Заявитель же, напротив, утверждал, что секретная операция была связана с незаконным и необоснован- ным вмешательством государства в осуществление его, заявителя, права на уважение его личной жизни и жилища. Он утверждал, что имело место незаконное вторжение в его жилище, и оспорил довод государ- ства-ответчика, что он не возражал против визита В., потому что его, заявителя, согласие на такой визит не распространялось на приём у себя дома агента право- охранительных органов. Заявитель также утверждал, что запись его разговора с В. представляло собой вме- шательство государства в его личную жизнь и поэто- му требовала предварительной судебной санкции.

16. Европейский Суд отмечает, что по делу сто- ронами не оспаривается, что меры, предпринятые правоохранительными органами в ходе проведения секретной операции, представляли собой вмешатель- ство государства в осуществление права заявителя на уважение его личной жизни, гарантированное пунк- том 1 статьи 8 Конвенции (см. постановление Евро- пейского Суда от 16 ноября 2004 г. по делу «Вуд про- тив Соединённого Королевства» [Wood v. the United Kingdom] (жалоба № 23414/02), § 29; постановление Европейского Суда от 8 апреля 2003 г. по делу «М.М. против Нидерландов» [M.M. v. the Netherlands] (жа- лоба № 39339/98), § 36–42; а также постановление Европейского Суда от 23 ноября 1993 г. по делу «А. против Франции» [A. v. France], серия «А», № 277-B). Главный вопрос заключается в том, было ли это вме- шательство оправданным с точки зрения пункта 2 статьи 8 Конвенции, в особенности, было ли оно

    «предусмотрено законом» и «необходимым в демо- кратическом обществе» для одной из целей, перечис- ленных в этом пункте.

17. В этой связи, Европейский Суд отмечает, что национальные власти выдвинули два довода в под- держку точки зрения о том, что секретная операция была законной. Суд первой инстанции счёл, что не имело места никакого «вторжения» или нарушения личной жизни заявителя ввиду отсутствия у заяви- теля возражений против прихода В. в его, заявите- ля, помещения и ввиду «неприватного» назначения этих помещений. В дополнение к этому прокуратура утверждала, что секретная операция была законной потому, что не включала в себя какую-либо деятель- ность, являющуюся предметом особых требований за- кона, и по этой причине правоохранительные органы оставались в рамках собственного усмотрения.

18. Европейский Суд отмечает, что Федеральный за- кон «Об оперативно-розыскной деятельности» прямо направлен на защиту личной жизни граждан, требуя судебной санкции на проведение любых оперативно- розыскных мероприятий, которые могут быть сочтены вмешательством в личную жизнь. Данный Закон конк-

    ретизирует две категории охраняемой личной приват- ности: во-первых, приватность сообщений, передава- емых по почте и телеграфу, и, во-вторых, приватность жилища. Что касается последнего, то национальные власти, в частности, Мещанский районный суд г. Мос- квы, утверждали, что посещение В. «гостевого дома» с согласия заявителя не было вторжением, прирав- ниваемым к вмешательству в приватность жилища заявителя. Что же касается вопроса о приватности сообщений, то он был затронут только отдельным пунктом в постановлении прокурора, отклоняющем жалобу заявителя. По мнению прокурора, на разго- вор заявителя с В. не распространялась охрана прав, предусмотренная упомянутым Законом, поскольку разговор не был связан с использованием «почты и телеграфа». Такой же довод был выдвинут государ- ством-ответчиком, которое считает, что требование о наличии судебной санкции не распространяется на использование радиопередающего устройства и что поэтому секретная операция не может считаться на- рушившей национальное законодательство.

19. Учитывая вышеизложенное, ясно, что нацио- нальные власти не толковали Федеральный закон «Об оперативно-розыскной деятельности» как требующий предварительной судебной санкции в конкретных об- стоятельствах дела, поскольку было установлено, что дело не было связано с «жилищем» заявителя или использованием почты или телеграфа по смыслу по- ложений статьи 8 указанного Закона. Проведённое мероприятие было сочтено оперативно-розыскным мероприятием, относящимся к сфере собственного усмотрения следственных органов.

20. Европейский Суд вновь подтверждает, что фраза

    «предусмотрено законом» не только требует соблюде- ния национального законодательства, но также отно- сится к качеству закона, требуя от него соответствия принципу верховенства права. В контексте негласно- го наблюдения со стороны публичных властей — в данном случае правоохранительных органов — на- циональное законодательство должно предоставлять охрану против произвольного вмешательства в осу- ществление права гражданина, предусмотренно- го статьёй 8 Конвенции. Кроме того, норма закона должна быть сформулирована в достаточно ясных выражениях, чтобы давать гражданам адекватное представление об обстоятельствах и условиях, при которых публичные власти вправе прибегнуть к таким негласным мероприятиям (см. постановление Евро- пейского Суда по делу «Хан против Соединённого Королевства» [Khan v. the United Kingdom] (жалоба

    № 35394/97), § 26, Сборник постановлений и реше- ний Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2000-V).

21. Европейский Суд далее отмечает, что Федераль- ный закон «Об оперативно-розыскной деятельности» допускает проведение так называемых «оперативных экспериментов» при расследовании тяжкого преступ- ления. Хотя в самом Законе не определялось, какие меры могут представлять собой такие «эксперимен- ты», национальные власти встали на ту позицию, что в российском законодательстве не предусматривалось порядка, регулирующего прослушивание или запись частных сообщений при помощи радиопередающего устройства. Государство-ответчик доказывало, что существующая регламентация прослушивания теле- фонных разговоров не распространяется на использо- вание радиопередающих устройств и не может быть распространена на такое использование по аналогии.

    Напротив, государство-ответчик подчеркивало разни- цу между этими двумя оперативно-техническими ме- роприятиями, указав, что никакой судебной санкции на использование радиопередающего устройства не требуется по той причине, что на такое оперативно- техническое мероприятие не распространяется какая- либо существующая регламентация. По этой причине, государство-ответчик не сочло, что на использова- ние в целях прослушивания технического средства, не указанного в статье 8 Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности», не распро- страняются формальные требования, установленные данным Законом.

22. Европейский Суд последовательно указывал, что, когда речь идёт о прослушивании сообщений, осуществляемом в целях полицейского расследова- ния, «норма закона должна быть сформулирована в достаточно ясных выражениях, чтобы давать граж- данам адекватное представление об обстоятельствах и условиях, при которых публичные власти вправе прибегнуть к такому негласному и потенциально опасному вмешательству в осуществление права на уважение к личной жизни и корреспонденции» (см. постановление Европейского Суда от 2 августа 1984 г. по делу «Мэлоун против Соединённого Королевства» [Malone v. the United Kingdom], § 67, серия «А», № 82). В частности, для того, чтобы соответствовать требо- ванию «качества закона», закон, наделяющий госу- дарственные органы усмотрением, должен содержать указание на пределы этого усмотрения, хотя детали- зированные порядок и условия, которым надлежит следовать, необязательно должны включаться в нормы материального права. Степень точности формулиро- вок, требуемая от «закона» в этой связи с этим зависит от конкретного предмета регулирования. Поскольку реализация на практике мер негласного контроля со- общений не подлежит проверке заинтересованными лицами или обществом в целом, предоставление орга- нам исполнительной власти — или судье — правового усмотрения, выражающегося в неограниченных пол- номочиях, противоречило бы принципу верховенства права. Следовательно, закон должен с достаточной ясностью указывать пределы любого такого усмот- рения, которым наделяются компетентные органы, и способ её реализации, чтобы обеспечить гражда- нину адекватную защиту от произвольного вмеша- тельства (см. среди прочих источников по данному вопросу постановление Европейского Суда от 24 ап- реля 1990 г. по делу «Хувиг против Франции» [Huvig

    v. France], § 29 и 32, серия «А», № 176-B; постанов- ление Большой Палаты Европейского Суда по делу

    «Аманн против Швейцарии» [Amann v. Switzerland] (жалоба № 27798/95), § 56, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2000-II; а также постановление Европейского Суда от 30 июля 1998 г. по делу «Валенсуэла Контре- рас против Испании» [Valenzuela Contreras v. Spain],

    § 46, Сборник постановлений и решений Европей- ского Суда по правам человека [Reports of Judgments and Decisions] 1998-V).

23. По мнению Европейского Суда, эти принципы в равной степени применимы к использованию ра- диопередающего устройства, которое — с учетом характера и степени вторжения в личную жизнь че- ловека — фактически идентично прослушиванию телефонных разговоров.

24. В настоящем деле у заявителя было мало га- рантий — если они вообще имелись — в процедуре,

    посредством которой было предписано и осущест- влено прослушивание его разговора с В. В частности, правовое усмотрение властей при выдаче разрешения на прослушивание не было оговорено никакими усло- виями, а пределы и способ реализации этого усмот- рения не были определены; не было предусмотрено и никаких других конкретных гарантий. Учитывая отсутствие конкретной регламентации, касающейся гарантий, Европейский Суд не считает, что — как ут- верждается государством-ответчиком — возможность заявителя обратиться в суд с иском о признании «опе- ративного эксперимента» незаконным и требовать при этом исключения из материалов уголовного дела его результатов как доказательств, полученных незакон- ным путём, отвечает вышеуказанным требованиям.

25. Отсюда следует, что в отсутствие конкретной и детализированной регламентации использование данного способа контроля как части «оперативно- го эксперимента» не сопровождалось адекватными гарантиями против различных возможных злоупот- реблений. Соответственно, его использование могло привести к произволу и было несовместимо с требо- ванием законности.

26. Европейский Суд приходит к выводу, что вмеша- тельство государства в осуществление права заявите- ля на уважение его личной жизни не было «предус- мотрено законом», как того требует пункт 2 статьи 8 Конвенции. В свете этого выводы: от Суда не требу- ется устанавливать, было ли данное вмешательство

    «необходимым в демократическом обществе» для одной из целей, перечисленных в пункте 2 статьи 8 Конвенции. Нет и необходимости рассматривать, яв- лялась ли секретная операция также и актом вмеша- тельства в осуществление права заявителя на уваже- ние его жилища.

27. Соответственно, по делу властями государ- ства-ответчика было допущено нарушение требова- ний статьи 8 Конвенции.

    1. ПО ВОПРОСУ О ПРЕДПОЛАГАЕМОМ НАРУШЕНИИ ТРЕБОВАНИЙ СТАТЬИ 6 КОНВЕНЦИИ

28. Заявитель жаловался на то, что правоохрани- тельные органы обманным путём вынудили его в раз- говоре с В. сделать самоинкриминирующие заявления и что суд первой инстанции принял в ходе судебного разбирательства запись его разговора в качестве дока- зательства. Он утверждал, что по делу было допущено нарушение требований пункта 1 статьи 6 Конвенции, который в части, имеющей отношение к настоящему делу, предусматривает следующее:

    

    «Каждый <...> при предъявлении ему любого уго- ловного обвинения имеет право на справедливое

    <...> разбирательство дела <...> судом <...>».

29. Государство-ответчик указало, что производ- ство по уголовному делу в отношении заявителя ве- лось законно и при соблюдении прав обвиняемого. Государство-ответчик отметило, что обвинительный приговор по уголовному делу в отношении заявите- ля был основан на всей совокупности доказательств, из которых только некоторые были получены пос- редством секретной операции. Доказательства, на которых основывали свои выводы суды, включали показания более чем 40 свидетелей, заключения по результатам экспертиз, а также различные вещест- венные и документальные доказательства, которые

    составляли широкую и целостную основу для вы- вода о виновности заявителя. Государство-ответчик отметило, что заявитель имел возможность оспорить в состязательном процессе доказательства, получен- ные посредством секретной операции, и что он этой возможностью воспользовался.

30. Государство-ответчик далее утверждало, что сбор и использование доказательств против заявите- ля не влекли за собой нарушение его права не давать показания, не означали его притеснение или пренеб- режение его волей. Государство-ответчик указало, что в тот период времени, когда была произведена запись разговора, заявитель не находился под стражей и ничего не знал о проводимом расследовании. При разговоре с В. он действовал свободно и на равных со своим собеседником, положение которого не позволя- ло ему оказывать какое-либо давление на заявителя. Государство-ответчик утверждало, что доказатель- ства, полученные посредством секретной операции, были вполне достоверны и не имелось никаких осно- ваний для исключения из рассмотрения судом записи разговора или иных связанных с ней доказательств. В этой связи государство-ответчик утверждало, что на- стоящее дело надлежит отличать от дела «Аллан про- тив Соединённого Королевства» [Allan v. the United Kingdom] (жалоба № 48539/99), Сборник постановле- ний и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2002-IX), в котором секретная операция была проведена в месте содержания под стражей в тот мо- мент, когда заявитель был особо уязвим, и Европей- ский Суд охарактеризовал это как «притеснение».

31. Заявитель же, напротив, утверждал, что обвини- тельный приговор в его отношении был основан на незаконно полученных доказательствах, в нарушение его права не давать показания и привилегии против самообвинения. Он утверждал, что его разговор с В. На самом деле представлял собой замаскированный допрос, не сопровождавшийся какими-либо процессу- альными гарантиями. Наконец, он отрицал, что запись его разговора имела какое-либо доказательственное значение, и утверждал, что она не должна была допус- каться в качестве доказательства при рассмотрении уголовного дела в суде.

    1. общие принципы, выработанные

       в прецедентной практике европейского суда

32. Европейский Суд вновь подтверждает, что в соответствии со статьёй 19 Конвенции, его един- ственной задачей является обеспечить выполнение обязательств, взятых на себя Договаривающимися Сторонами Конвенции. В частности, Суд неправо- мочен рассматривать ту или иную жалобу, в которой утверждается, что национальные суды допустили ошибки в вопросах права или факта, за тем исключе- нием, когда Суд считает, что таковые ошибки могли привести к возможному нарушению любого из прав или любой из свобод, предусмотренных в Конвенции. Хотя статья 6 Конвенции гарантирует право челове- ка на справедливое судебное разбирательство, она не содержит никаких правил относительно допустимос- ти доказательств как таковых, что главным образом является предметом регулирования в соответствии с национальным законодательством (см. постановление Европейского Суда от 12 июля 1988 г. по делу «Шенк против Швейцарии» [Schenk v. Switzerland], § 45, се- рия «А», № 140; постановление Европейского Суда от 9 июня 1998 г. по делу «Тейксера де Кастро про-

    тив Португалии» [Teixeira de Castro v. Portugal], § 34, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [Reports] 1998-IV; а также постановление Большой Палаты Европейского Суда от 11 июля 2006 г. по делу «Ялло против Германии» [Jalloh v. Germany] (жалоба № 54810/00), § 94–96, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2006-IX).

33. Поэтому к компетенции Европейского Суда не относится — как вопрос принципа — определение того, могут ли конкретные категории доказательств — например, доказательства, полученные незаконно по смыслу положений национального законодатель- ства, — быть допущены к рассмотрению судом или определение того, является ли заявитель виновным или нет. Вопрос, на который надлежит дать ответ, со- стоит в том, было производство по делу в целом спра- ведливым, включая способы получения доказательств. Это включает исследование вопроса о «незаконнос- ти» и — в тех случаях, когда речь идёт о нарушении другого права, гарантированного Конвенцией, — о характере выявленного нарушения (см. среди прочих источников по данному вопросу вышеупомянутое постановление Европейского Суда по делу «Хан про- тив Соединённого Королевства», § 34; постановление Европейского Суда по делу «P.G. и J.H. против Со- единённого Королевства» [P.G. and J.H. v. the United Kingdom] (жалоба № 44787/98), § 76, Сборник поста- новлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2001-IX; постановление Европей- ского Суда от 1 марта 2007 г. по делу «Хеглас против Чешской Республики» [Heglas v. the Czech Republic] (жалоба № 5935/02), § 89–92; а также вышеупомяну- тое постановление Европейского Суда по делу «Аллан против Соединённого Королевства», § 42).

34. При определении, было ли производству по делу в целом справедливым, необходимо также установить, были ли соблюдены права обвиняемого, связанные с осуществлением защиты. Надлежит исследовать, в частности, была ли предоставлена заявителю возмож- ность оспорить достоверность доказательств и про- тестовать против их использования. Кроме того, над- лежит принять во внимание качество доказательств и рассмотреть при этом вопрос, были ли обстоятель- ства, при которых доказательства получены, такими, что бросали тень сомнения на их достоверность и точность. И хотя совсем необязательно, что возни- кает проблема в тех случаях, когда полученные до- казательства не подтверждаются другими материа- лами дела, можно заметить, что в тех случаях, когда доказательства весьма убедительны, и нет опасности, что они недостоверны, потребность в подкрепляющих доказательствах соответственно меньше (см. среди прочих источников по данному вопросу вышеупо- мянутое постановление Европейского Суда по делу

    «Хан против Соединённого Королевства», § 35 и 37, а также вышеупомянутое постановление Европейского Суда по делу «Аллан против Соединённого Королев- ства», § 43).

35. Что касается, в частности, исследования выяв- ленного нарушения Конвенции, то Европейский Суд отмечает, что особенно по делам «Хан против Со- единённого Королевства» (упомянуто выше, § 25–28) и «P.G. и J.H. против Соединённого Королевства» (упомянуто выше, § 37–38) Суд установил, что ис- пользование устройств для скрытого прослушивания являлось нарушением статьи 8 Конвенции, поскольку использование таких устройств не имело правовой

    основы в национальном законодательстве, и акты вме- шательства государства в осуществление права заяви- телей по тем делам на уважение их личной жизни не были «предусмотрены законом». Тем не менее при- нятие судом в качестве доказательств информации, полученной таким образом, в обстоятельствах тех дел не противоречило требованиям справедливости, гарантируемой пунктом 1 статьи 6 Конвенции.

36. Что касается привилегии против самообви- нения или права не давать показания, то Европей- ский Суд вновь подтверждает эти общепризнанные международные стандарты, которые лежат в основе справедливого судопроизводства. Их цель состоит в том, чтобы оградить обвиняемого от неправомерного со стороны властей принуждения к даче показаний и тем самым избежать актов неправосудия и обеспечить достижение целей статьи 6 Конвенции (см. постанов- ление Европейского Суда от 8 февраля 1996 г. по делу

    «Джон Мюррей против Соединённого Королевства» [John Murray v. the United Kingdom], § 45, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [Reports] 1996-I). Право не давать самоинкриминирующие показания связано главным образом с уважением к желанию обвиняемого хра- нить молчание и предполагает, что государственное обвинение по уголовному делу должно доказывать ви- новность обвиняемого, не обращаясь при этом к дока- зательствам, полученным методами принуждения или притеснения вопреки воле обвиняемого (см. поста- новление Европейского Суда от 17 декабря 1996 г. по делу «Саундерс против Соединённого Королевства» [Saunders v. the United Kingdom], § 68–69, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по пра- вам человека [Reports] 1996-VI; вышеупомянутое пос- тановление Европейского Суда по делу «Аллан против Соединённого Королевства», § 44; вышеупомянутое постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу «Ялло против Германии», § 94–117; а также постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу «О’Халлоран и Фрэнсис против Соединённо- го Королевства» [O‘Halloran and Francis v. the United Kingdom] (жалобы № 15809/02 и 25624/02, § 53–63, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2007 — ...). Иссле- дуя вопрос, не уничтожила ли используемая властя- ми процедура саму суть привилегии против само- обвинения, Суд должен изучить характер и степень принуждения, существование каких-либо гарантий в процедурах и использование при этом материалов, таким образом полученных (см., например, постанов- ление Европейского Суда по делу «Хини и Макгиннес против Ирландии» [Heaney and McGuinness v. Ireland] (жалоба № 34720/97), § 54–55, Сборник постановле- ний и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2000-XII, а также постановление Европей- ского Суда по делу «J.B. против Швейцарии» [J.B.

    v. Switzerland] (жалоба № 31827/96), Сборник поста- новлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2001-III).

37. Общие требования справедливости, содержащи- еся в статье 6 Конвенции, применяются по всем уго- ловным делам вне зависимости от вида преступления, в связи с которым возбуждено дело. Соображения защиты интересов общества не могут оправдывать меры, которые уничтожают саму суть прав заявите- ля, связанных с осуществлением защиты, включая

    привилегию против самообвинения, гарантируемую статьёй 6 Конвенции (см., mutatis mutandis1, упомяну- тое выше постановление Европейского Суда по делу

    «Хини и Макгиннес против Ирландии», § 57–58).

    1. Применение этих принципов в настоящем деле

38. Европейский Суд отмечает, что, оспаривая в ходе судебного разбирательства по своему делу использо- вание материалов, полученных посредством «опера- тивного эксперимента», заявитель выдвинул два до- вода. Во-первых, он утверждал, что доказательства, полученные в результате проведения секретной опе- рации, в частности запись его разговора с В., были не заслуживающими доверия и могли толковаться иначе, чем их истолковали национальные суды. Во-вторых, он утверждал, что использование таких доказательств противоречило привилегии против самообвинения и его праву не давать показания.

39. Что касается первого вопроса, то Европейский Суд вновь подтверждает, что в случаях, когда оспа- ривается достоверность доказательств, наличие спра- ведливых процедур для исследования вопроса о до- пустимости доказательств приобретает ещё бо́льшую важность (см. вышеупомянутое постановление Евро- пейского Суда по делу «Аллан против Соединённо- го Королевства», § 47). В настоящем деле заявитель имел возможность оспорить секретную операцию и каждое доказательство, полученное с её помощью, в состязательном процессе в суде первой инстанции и в своей кассационной жалобе. Основаниями для жа- лобы были предполагаемая незаконность действий правоохранительных органов и обман при получении доказательств, а также предполагаемое неверное тол- кование разговора, записанного на плёнку. Каждый из этих вопросов изучался судами, и доводы заявителя на сей счёт были отклонены ими в мотивированных решениях. Европейский Суд отмечает, что заявитель не обращался ни с какими жалобами по поводу проце- дуры, посредством которой суды приходили к своим выводам относительно допустимости доказательств.

40. Европейский Суд далее отмечает, что оспорен- ная запись разговора вместе с вещественными дока- зательствами, полученными посредством секретной операции, не были единственными доказательства- ми, на которых основывался национальный суд при вынесении обвинительного приговора заявителю. На самом деле ключевым доказательством государствен- ного обвинения были первоначальные показания В., который сообщил ФСБ России о том, что заявитель поручил ему убить С., и который сдал властям ору- жие (см. выше, пункт 10 настоящего постановления). Эти показания, послужившие основанием для начала расследования, были даны В. до секретной операции и независимо от неё в качестве частного лица, а не агента правоохранительных органов. Кроме того, он подтвердил свои инкриминирующие показания не- сколько раз в ходе последующих допросов и во время очной ставки с заявителем в ходе предварительного следствия.

41. Хотя действительно в ходе судебного разби- рательства В. не был допрошен, вину за это нельзя возлагать на власти, которые предприняли все необ- ходимые меры к установлению его местонахождения и обеспечению его явки на судебное разбирательство; эти меры включали обращение к Интерполу за содей-

    

    1 Mutatis mutandis (лат.) — с соответствующими изменениями (примечание редакции).

    ствием. Суд первой инстанции тщательно исследовал обстоятельства отказа В. от его инкриминирующих показаний и пришёл к мотивированному выводу о том, что этот отказ не был заслуживающим доверия. Кроме того, заявителю была предоставлена возмож- ность задавать вопросы В. по сути его инкриминиру- ющих заявителя показаний во время их очной став- ки в ходе допроса 10 октября 2000 г. Определенное значение следует придать и тому обстоятельству, что адвокат заявителя дал согласие на оглашение в от- крытом судебном заседании показаний В., данных на предварительном следствии. Надо также обратить внимание на то обстоятельство, что адвокат заявителя недвусмысленно согласился на то, чтобы показания В., данные на предварительном следствии, были бы оглашены в открытом судебном заседании. Наконец, инкриминующие заявителя показания, которые дал В., были подтверждены косвенными доказательства- ми, в частности большим числом показаний свидете- лей, подтверждающих наличие конфликта интересов между заявителем и С.

42. Ввиду вышеизложенного Европейский Суд при- емлет тот факт, что доказательства, полученные пос- редством секретной операции, не были единственной основой обвинительного приговора в отношении за- явителя, а были подтверждены иными убедительными доказательствами. По делу не было показано ничего такого, что подтверждало бы вывод о том, что права заявителя, связанные с осуществлением защиты, не были соблюдены надлежащим образом в отношении представленных доказательств или что их оценка на- циональными судами была произвольной.

43. Европейскому Суду остаётся рассмотреть вопрос о том, были ли секретная операция и использование доказательств, полученных с её помощью, связаны с нарушением права заявителя не обвинять самого себя и не давать показаний. Заявитель утверждал, что пра- воохранительные органы вышли за рамки допустимых действий, тайно записав его разговор с В., который действовал по их указанию. Заявитель утверждал, что его осуждение в уголовном порядке стало результатом обмана и ухищрений, не совместимых с идеей спра- ведливого судебного разбирательства.

44. Европейский Суд недавно рассматривал схожие обвинения в адрес властей в упомянутом выше деле

    «Хеглас против Чешской Республики». В данном деле заявитель в ходе своего разговора с лицом, которого полиция снабдила прослушивающим устройством, спрятанным под одеждой, признал факт своего учас- тия в ограблении. Европейский Суд отклонил жалобу заявителя, поданную в контексте статьи 6 Конвенции и касавшуюся использование записи разговора, ус- тановив, что он имел возможность воспользоваться благами состязательного процесса, что обвинитель- ный приговор в его отношении был также основан на доказательствах, иных чем оспоренная им запись разговора, и что данная мера властей была направ- лена на выявление тяжкого преступления и потому отвечала важному интересу общества. До того, как была произведена запись, заявителя не допрашивали по поводу уголовного правонарушения и обвинение в нём не предъявляли.

45. Обстоятельства секретной операции, проводив- шейся в деле «Хеглас против Чешской Республики», были принципиально отличны от обстоятельств вышеу- помянутого дела «Аллан против Соединённого Королев- ства», по которому было установлено нарушение статьи 6 Конвенции. В последнем деле заявитель содержался под

    стражей до суда и выразил своё желание не давать пока- зания, когда его стали допрашивать следователи. Однако полиция обработала сокамерника заявителя, чтобы тот воспользовался уязвимым и податливым состоянием за- явителя после длительных допросов. Европейский Суд, исходя из комбинации этих факторов, счёл, что действия властей можно было приравнять к принуждению и при- теснению, и установил, что информация была добыта вопреки воле заявителя.

46. Европейский Суд отмечает, что в настоящем деле на заявителя не оказывалось никакого давления с тем, чтобы он принял В. в своём «гостевом доме», поговорил бы с ним или сделал бы какие-либо конк- ретные комментарии по вопросу, затронутому В. В от- личие от заявителя в вышеупомянутом деле «Аллан против Соединённого Королевства», заявитель по настоящему делу не содержался тогда под стражей до суда, но был на свободе, в своих собственных по- мещениях, за которыми приглядывали сотрудники его службы безопасности и другой персонал. Характер его отношений с В. — подчинённость последнего за- явителю — не налагало на него обязательство вести себя с ним каким-либо определённым образом. Ины- ми словами, заявитель был волен встретиться с В. и поговорить с ним или отказаться от этого. Представ- ляется, что он желал продолжения разговора, начатого В., поскольку тема разговора представляла для него персональный интерес. По этой причине Суд не убеж- дён, что получение доказательств в данном случае было замарано элементами принуждения или притес- нения, которые в деле «Аллан против Соединённого Королевства» Суд счёл приравненными к нарушению права заявителя не давать показания.

47. Европейский Суд также придаёт значение и тому обстоятельству, что, давая свою оценку доказательствам, национальные суды напрямую не полагались на запись разговора заявителя с В. или её расшифровку и не пы- тались толковать конкретные высказывания заявителя во время разговора. Вместо этого суды исследовали за- ключение экспертизы по разговору с тем, чтобы оценить взаимоотношения заявителя с В. и формы его участия в диалоге. Кроме того, в ходе судебного разбиратель- ства к записи разговора не отнеслись, как к простому признанию вины или доказательство осведомленности, которое могло быть положено в основу признания заяви- теля виновным; эта запись играла ограниченную роль в комплексной совокупности доказательств, оцененных судом.

48. Изучив гарантии, сопутствовавшие оценке до- пустимости и достоверности доказательств, о которых идёт речь, характер и степень предполагаемого при- нуждения и использования материалов, полученных посредством секретной операции, Европейский Суд приходит к выводу, что в целом производство по уго- ловному делу в отношении заявителя не противоре- чило требованиям принципа справедливого судебного разбирательства.

49. Отсюда следует, что по делу властями государ- ства-ответчика не было допущено никакого наруше- ния пункта 1 статьи 6 Конвенции.

    1. В ПОРЯДКЕ ПРИМЕНЕНИЯ СТАТЬИ 41 КОНВЕНЦИИ

50. Статья 41 Конвенции предусматривает следу- ющее:

    

    «Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право

    Высокой Договаривающейся Стороны допускает воз- можность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, при- суждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне».

51. Заявитель требовал выплатить ему компенсацию материального ущерба и морального вреда, причинён- ных ему в результате предполагаемых нарушений Кон- венции.

52. Что касается материального ущерба, то за- явитель требовал выплатить ему сумму в размере 4 059 061 рублей 80 копеек (119 089 евро 25 центов), что представляет собой сумму потерянного заработка в период его досудебного содержания под стражей. Что касается морального вреда, то заявитель утверж- дал, что он испытывал душевные страдания, качество его жизни было занижено и требовал выплатить ему за это компенсацию в размере, который определит Европейский Суд.

53. Государство-ответчик оспорило эти требования как явно необоснованные. Государство-ответчик соч- ло, что в настоящем деле любой вывод Европейского Суда о наличии какого-либо нарушения Конвенции был бы достаточной справедливой компенсацией.

54. Европейский Суд отмечает, что требование за- явителя о выплате ему компенсации материального ущерба относится к тому пункту его жалобы, который касается его досудебного содержания под стражей, в отношении чего был установлен факт нарушения пункта 3 статьи 5 Конвенции (см. выше, пункт 68 на- стоящего постановления). Суд вновь подтверждает, что должна быть ясная причинно-следственная связь между ущербом, компенсации которого добивает- ся заявитель и нарушением Конвенции (см. поста- новление Европейского Суда от 13 июня 1994 г. по делу «Барбера, Мессеге и Хабардо против Испании» [Barberà, Messegué and Jabardo v. Spain] (постановле- ние по вопросу о применении статьи 50 Конвенции),

    § 16–20, серия «А», № 285-C; см. также постанов- ление Европейского Суда от 1 марта 2001 г. по делу

    «Берктай против Турции» [Berktay v. Turkey] (жало- ба № 22493/93), § 215). Суд не усматривает никакой причинно-следственной связи между непредставле- нием властями важных и достаточных оснований для продлевавшегося содержания заявителя под стражей и предполагаемой потерей им заработка (см. поста- новление Европейского Суда от 10 ноября 2005 г. по делу «Дзелили против Германии» [Dzelili v. Germany] (жалоба № 65745/01), § 107–113).

55. С другой стороны, Европейский Суд считает, что заявителю был причинён моральный вред, кото- рый не может быть в достаточной степени компенси- рован установлением факта того или иного нарушения Конвенции. Принимая во внимание обстоятельства дела и производя свою оценку на основе принципа справедливости, Суд присуждает выплатить заяви- телю сумму в размере 1000 евро по данному пункту требований.

    1. По вопросу о выплате заявителю понесённых им судебных издержек и расходов

56. В производстве по делу в Палате Европейского Суда заявитель требовал выплатить ему сумму в раз- мере 93 246 евро 25 центов в качестве возмещения понесённых им судебных издержек и расходов. За юридическое представительство своих интересов в

    национальных судах заявитель уплатил г-ну Г. Падве, своему защитнику по уголовному делу, сумму, эквива- лентную 60 691 евро 61 центу. Заявитель представил Европейскому Суду полный комплект квитанций, под- тверждающих уплату этой суммы офису г-на Падвы. В производстве по делу в Суде интересы заявителя также представляли г-н Краусс и г-н Ж. Пастиль, ко- торым он в общей совокупности выплатил сумму в размере 69 839 евро 64 цента (32 554 евро 64 цента в производстве в Палате и 37 285 евро в производ- стве в Большой Палате). Что касается услуг эти двух адвокатов, то заявитель представил счёт на сумму в размере 25 583 долларов 70 центов с указанием ко- личества часов работы адвокатов, почасовых ставок адвокатского вознаграждения, взятых за основу расчё- та, плюс различные расходы. Два других счёта — от г-на Пастиля на сумму в размере 5000 евро и от адво- катской фирмы «Русановс, Роде, Бусс» на сумму в раз- мере 7500 евро — не содержали никакого подробного перечисления услуг. После публичного слушания в Большой Палате заявитель дополнил свои требования и представил счёт на сумму в размере 37 285 евро, образованную суммой в размере 30 600 евро на оп- лату услуг юристов с указанием количества часов, отработанных по делу каждым адвокатом и консуль- тантом, и суммой в размере 6685 евро, потраченной на транспортные расходы.

57. Государство-ответчик утверждало, что эти расходы не были понесены по необходимости и яв- лялись неразумными, что касается их размера. Госу- дарство-ответчик сочло, что число адвокатов, занятых в деле, не было оправданно обстоятельствами или сложностью дела. Комментируя конкретные суммы, государство-ответчик указало, что счёт, предъявлен- ный г-ном Падвой, не содержал никакого разбитого на пункты перечня услуг, предоставленных заявителю в соответствии с соглашением об оказании юриди- ческой помощи. Государство-ответчик также оспо- рило почасовые ставки адвокатского вознагражде- ния, которые были указаны в счёте, предъявленном г-ном Крауссом, г-н Пастилем и их помощниками, утверждая, что эти ставки были неразумны и превы- шали средний уровень ставок. Государство-ответчик также оспорило счета на суммы размером 5000 евро и 7500 евро, утверждая, что ввиду отсутствия в этих счетах разбитого на пункты перечня услуг, предо- ставленных заявителю, или квитанций об оплате, нет доказательств, что эти расходы действительно были понесены. Государство-ответчик сочло, что сумма в размере 3000 евро была бы достаточной для удовлет- ворения требований заявителя по данному пункту.

58. Согласно прецедентной практике Европейского Суда, тому или иному заявителю полагается возме- щение понесённых им судебных издержек и расходов только в той мере, как было показано, что они были понесены фактически, были необходимы и не пре- вышали разумных пределов. Кроме того, судебные издержки и расходы подлежат взысканию только в той мере, как они относятся к установленному Судом нарушению Конвенции (см., например, постановле- ние Европейского Суда от 25 сентября 2001 г. по делу

«I.J.L. и другие заявители против Соединённого Ко- ролевства» [I.J.L. and Others v. the United Kingdom] (постановление по вопросу о выплате справедли- вой компенсации) (жалобы № 29522/95, 30056/96 и 30574/96), § 18). В настоящем деле Суд считает тре- буемую заявителем сумму чрезмерной, учитывая, что по ряду пунктов жалоба заявителя была объявлена

неприемлемой для рассмотрения по существу или не привела к выводу о наличии какого-либо нарушения Конвенции (см. решение Европейского Суда от 7 сен- тября 2006 г. по вопросу о приемлемости для рассмот- рения по существу жалобы № 4378/02, поданной Ана- толием Петровичем Быковым против России, а также выше, пункт 105 настоящего постановления). Кроме того, в представлениях заявителя в Суд не содержится никакой информации о конкретных услугах по предъ- явленным счетам. По этой причине Суд считает, что имеется необходимость в существенном снижении сумм возмещения судебных издержек и расходов в обоих случаях. Принимая во внимание все имеющие отношение к данному вопросу обстоятельства, Суд считает обоснованным присудить заявителю возмеще- ние судебных издержек и расходов на сумму в размере 25 000 евро, плюс сумму любого налога, который мо- жет подлежать уплате с указанной суммы.

(b) единогласно, что с момента истечения указан- ного трёхмесячного срока и до момента фактической выплаты указанных сумм на них начисляются и под- лежат выплате заявителю штрафные санкции, рассчи- тываемые как простые проценты по предельной го- довой процентной ставке Европейского центрального банка, плюс три процента;

5. оставил без удовлетворения единогласно осталь- ные требования заявителя о выплате ему справедли- вой компенсации.

Совершено на английском языке и французском язы- ке и оглашено 10 марта 2009 г. в открытом заседании Большой Палаты Европейского Суда во Дворце прав человека в г. Страсбурге.

1. Процентная ставка при просрочке платежей

   115. Европейский Суд считает целесообразным ус- тановить ставку пени за просроченный платёж ком-

   Майкл О’Бойл, заместитель Секретаря-Канцлера Европейского Суда

   Жан-Поль Коста, Председатель Большой Палаты

   Европейского Суда

   пенсации на уровне предельной годовой процентной ставки Европейского центрального банка, к чему над- лежит прибавить три процента.

   По Этим основаниЯм евроПейский суд

   1. постановил единогласно, что по делу властями го- сударства-ответчика было допущено нарушение пун- кта 3 статьи 5 Конвенции;

   2. постановил единогласно, что по делу властями го- сударства-ответчика было допущено нарушение ста- тьи 8 Конвенции;

   3. постановил — одиннадцатью голосами «за» и шестью голосами «против» — что по делу властями государства-ответчика никакого нарушения статьи 6 Конвенции допущено не было;

   4. постановил

   (a) (i) двенадцатью голосами «за» и пятью голосами

   «против», что государство-ответчик обязано выпла- тить заявителю в течение трёх месяцев сумму в разме- ре 1000 (одной тысячи) евро в качестве компенсации морального вреда, подлежащую конвертации в наци- ональную валюту государства-ответчика по курсу об- мена валют, действующему на дату выплаты, плюс сумму любого налога, который может подлежать уп- лате с указанной суммы;

   (ii) единогласно, что государство-ответчик обязано выплатить заявителю в течение трёх месяцев сумму в размере 25 000 (двадцати пяти тысяч) евро в качестве возмещения судебных издержек и расходов, подлежа- щую конвертации в национальную валюту государ- ства-ответчика по курсу обмена валют, действующему на дату выплаты, плюс сумму любого налога, который может подлежать уплате с указанной суммы;

   В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Европейского Суда к настоящему постановлению прилагаются следующие мнения судей1:

   1. совпадающее мнение судьи Кабрала Баррето;

   2. совпадающее мнение судьи Ковлера;

   3. частично особое мнение судьи Коста;

   4. частично особое мнение судьи Шпильманна, к ко- торому присоединились судьи Розакис, Тюлькенс, Каса- деваль и Мийович.

   совПадаЮЩее мнение судЬи каБрала Баррето (перевод)2

   Я согласен с выводом большинства судей, что в насто- ящем деле властями государства-ответчика никакого на- рушения статьи 6 Конвенции допущено не было.

   Однако, как мне представляется, недостаточно ска- зать — как это сделало большинство судей — что про- изводство по уголовному делу, рассматриваемое в целом, не противоречило требованиям справедливого судебно- го разбирательства.

   Я нахожу заслуживающим сожаления тот факт, что Большая Палата упустила возможность прояснить раз и навсегда вопрос, по которому Европейский Суд давно расколот: подрывает ли использование в уго- ловном деле доказательств, полученных в нарушение статьи 8 Конвенции, справедливость судебного раз- бирательства, как это принцип охраняется статьёй 6 Конвенции.

   1. Прецедентная практика Европейского Суда по дан- ному вопросу берёт своё начало с постановления Суда от 12 июля 1988 г. по делу «Шенк против Швейцарии» [Schenk v. Switzerland] (серия «А», № 140).

      Делая вывод большинством голосов судей, что ис- пользование оспоренной записи разговора в качестве доказательства не лишило заявителя справедливого судебного разбирательства, Европейский Суд главным

      

      1 Согласно правилу 74 («Содержание постановления») Регламента Европейского Суда каждый судья, принимавший участие в рассмотрении дела, имеет право приложить к постановлению Суда свое отдельное мнение, совпадающее с мнением большинства, либо отдельное особое мнение, либо просто свое «заявление о несогласии». Совпадающим мнением [concurring opinion] называют мнение, которое совпадает с мнением большинства по существу дела, но расходится в вопросах его обоснования (примечание редакции).

      2 Имеется в виду, что мнение было составлено не на английском языке, а на французском языке (примечание редакции).

      образом основывался на том обстоятельстве, что пра- ва заявителя, связанные с осуществлением защиты, проигнорированы не были.

      Этот вывод сформировал направление развития на- шей прецедентной практики; даже в тех случаях, ког- да способ получения доказательств нарушал статью 8 Конвенции, признание факта нарушения статьи 6 Кон- венции исключалось, если судебное разбирательство в целом было справедливым и, в частности, если были соблюдены права, связанные с осуществлением за- щиты.

      Кроме того, в принципе, вопрос о том, были ли по- лученные таким образом доказательства единствен- ной или вспомогательной основой для вынесения обвинительного приговора, не имел сам по себе ре- шающего значения (см. постановление Европейского Суда по делу «Хан против Соединённого Королев- ства» (жалоба № 35394/97), § 26, Сборник постанов- лений и решений Европейского Суда по правам чело- века [ECHR] 2000-V).

      Аналогичным образом не имел значения вопрос, было ли нарушение статьи 8 Конвенции результатом несоблюдения норм «национального законодатель- ства» или норм Конвенции.

      Недавно Европейский Суд применил эти принци- пы в своём постановлении от 1 марта 2007 г. по делу «Хеглас против Чешской Республики» (жалоба

      № 5935/02).

   2. Нормы прецедентной практики по данному воп- росу в последний раз уточнялись в постановлении Большой Палаты Европейского Суда по делу «Ялло против Германии» (жалоба № 54810/00, Сборник пос- тановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2006-IX).

      В этом постановлении Европейский Суд установил, что использование в уголовном деле доказательств, полученных с применением пытки, поднимает серьёз- ные вопросы относительно справедливости такого рода производства по делу, даже если принятие со- ответствующих доказательств к рассмотрению судом не было решающим фактором для вынесения обвини- тельного приговора подсудимому.

      Следовательно, использование доказательств, полу- ченных с применением пытки, всегда является нару- шением статьи 6 Конвенции, несмотря на то, являлись ли или нет такие доказательства решающим фактором для вынесения обвинительного приговора.

      Однако Европейский Суд никогда не обозначал свою позицию по вопросу о доказательствах, полученных бесчеловечным или унижающим человеческое до- стоинство обращением.

      В определённых обстоятельствах, например, если заявитель находится под стражей, неправомерное принуждение его со стороны властей к признанию вины будет противоречить принципам права не да- вать самообвиняющих показаний и право не давать показания (см. постановление Европейского Суда по делу «Аллан против Соединённого Королевства» (жа- лоба № 48539/99), Сборник постановлений и реше- ний Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2000-IX).

      Что же касается вопроса, которым мы непосред- ственно озабочены, — и постановление Европейского Суда по делу «Хеглас против Чешской Республики» является одним из последних примеров этого — то в тех случаях, когда нарушается статья 8 Конвенции в результате применённого способа собирания доказа-

      тельств, решающим фактором для установления или неустановления нарушения статьи 6 Конвенции яв- ляется определение, было ли производство по делу в целом справедливым, были ли соблюдены права, свя- занные с осуществлением защиты.

   3. Я лично желал бы, чтобы Большая Палата воору- жилась бы новым подходом в пересмотре и уточнении своей прецедентной практики.

      1. Во-первых, Большой Палате Европейского Суда надлежит подтвердить свою позицию, занятую в своём постановлении по делу «Ялло против Гер- мании», что касается доказательств, полученных с применением пытки.

         Простого обращения властей к пытке самого по себе достаточно, чтобы превратить судебное разбиратель- ство в несправедливое, даже если доказательства, по- лученные таким образом, не являются решающими для вынесения подсудимому обвинительного приго- вора; статья 15 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоин- ство видов обращения и наказания, принятой ООН, придаёт этому доводу достаточно убедительности.

         Однако нам также следует сделать шаг вперёд, за- явив безоговорочно, что использование доказательств, полученных посредством действия, квалифицируемо- го как бесчеловечное или унижающее человеческое достоинство обращение, автоматически подрывает справедливость судебного разбирательства, поскольку разницу между пыткой и унижающим человеческое достоинство обращением зачастую трудно устано- вить, и нюансы разницы порой весьма невелики; кро- ме того, как правило, обе ситуации — пытка и бесче- ловечное или унижающее человеческое достоинство обращение — связаны с грубыми ошибками властей в отношении лица, находящегося по отношению к ним в подчинённом положении.

         Большой Палате следует, по моему мнению, твёрдо заявить, что любые доказательства, полученные в на- рушение статьи 3 Конвенции в ходе производства по делу — при помощи пытки или путём бесчеловечного обращения, — всегда будут считаться нарушившими статью 6 Конвенции, даже если такие доказательства не играли решающей роли в вынесении обвинитель- ного приговора, и даже если обвиняемый имел воз- можность оспорить доказательства, полученные та- ким образом; при этом нельзя оставлять лазеек для возможности сослаться на весомость общественного интереса и тяжесть преступления.

         Мы должны запретить действия, которые против- ны цивилизованным ценностям и гарантировать, что имеется некая форма строгого наказания за деяния, которые подрывают наиболее глубоко лелеемые в на- шем обществе ценности, как они охраняются стать- ёй 3 Конвенции.

      2. Четверо судей, не согласных с большинством судей по вышеупомянутому делу «Шенк против Швей- царии», — а мнению этих несогласных судей в той или иной степени последовали судья Лукаидес (по вышеу- помянутому делу «Хан против Соединённого Королев- ства») и судья Тюлькенс (по делу «P.G. и J.H. против Соединённого Королевства» (жалоба № 44787/98), Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2001-IX) — сочли, что судебное разбирательство нельзя назвать «справедли- вым» в тех случаях, когда доказательства, полученные

         в нарушение фундаментального права, гарантируемого Конвенцией, принимаются к рассмотрению судом.

         «Несогласные» не могли приемлеть то, что судебное разбирательство может быть «справедливым», как это требуется статьёй 6 Конвенции, если виновность лица в совершении какого-либо преступления была установле- на с помощью доказательств, полученных в нарушение прав человека, гарантируемых Конвенцией.

         Из принципа справедливости, требуемой статьёй 6 Конвенции, также вытекает требование законнос- ти; судебное разбирательство, которое проводилось в нарушение норм национального законодательства или Конвенции никак не может считаться «справед- ливым».

         Исключение из рассмотрения судом доказательств, полученных в нарушение, например, права на ува- жение частной жизни, гарантируемого Конвенцией, следует рассматривать как важное следствие осущест- вления этого права.

         По мнению «несогласных», доказательства, образу- ющие вмешательство публичных властей в осущест- вление права на приватность частной жизни, могут быть приняты к рассмотрению судом и могут привес- ти к осуждению человека за совершение преступле- ния только если получение таких доказательств отве- чает требованиям второго пункта статьи 8 Конвенции, включая требование, о котором идёт речь в настоя- щем деле, то есть, что вмешательство «предусмот- рено законом».

         Однако то, что запрещено одним положением (ста- тья 8 Конвенции), не приемлется в соответствии с другим (статья 6 Конвенции).

         Наконец, существует одна реальная угроза, кото- рую следует избегать, как судья Лукаидес подчерк- нул в своём мнении по делу «Хан против Соединённо- го Королевства», и я его цитирую: «Если нарушение статьи 8 Конвенции может быть признано “справед- ливым”, тогда я не вижу, как можно эффективно удер- жать полицию от повторения её недопустимых дей- ствий».

      3. Я должен сказать, что отношусь с большой симпатией к такому подходу, который имеет преиму- щество ясности, поскольку факт нарушения статьи 6 Конвенции будет устанавливаться «автоматически», как только устанавливается факт нарушения статьи 8 Конвенции.

         Тем не менее, я полагаю, что в случае принятия та- кого подхода возникнут определённые соображения относительно последствий установления факта нару- шения статьи 6 Конвенции.

         Если следовать данному подходу, в случае уста- новления нарушения в делах, в которых обвинитель- ный приговор обвиняемому не был основан исклю- чительно или преимущественно на оспариваемых доказательствах, должны быть сделаны выводы от- носительно исполнения приговора, если указанное доказательство играло лишь вспомогательную роль при осуждении.

         Кроме того — что касается исполнения пригово- ров — не все нарушения статьи 6 Конвенции одина- ково весомы.

         В этом смысле я размышляю о нарушениях, выте- кающих из несоблюдения норм, касающихся матери- альных прав, в отличие от несоблюдения процессу- альных норм.

         В данном случае, что касается незаконных доказа- тельств, я хотел бы подчеркнуть различие, на которое

         указывают некоторые правоведы, между запрещёнными доказательствами — что имеет отношение к материаль- ному праву — и ненадлежащими доказательствами — что относится к процессуальным нормам.

         Мы должны проводить отличие между тем, что лежит в основе справедливого судебного разбира- тельства, что потрясает чувства демократического общества, что расходится с фундаментальными цен- ностями, воплощёнными в государстве, основанном на принципе верховенства права, и между нарушени- ями процессуальных норм при сборе доказательств. Например, нарушение права свободно совещаться со своим адвокатом представляется мне совершен- но отличным от нарушения, вытекающего из отсут- ствия судебной санкции на прослушивание телефон- ного разговора подозреваемого, в тех случаях, когда

         это нарушение впоследствии устраняется.

         Если запись разговора обвиняемого с его адвокатом используется в качестве основания для вынесения об- винительного приговора, допускается более серьёзное нарушение, которое требует более твёрдого отноше- ния со стороны Европейского Суда, который, напри- мер, может потребовать проведения нового судебного разбирательства, в ходе которого использование таких доказательств будет запрещено, и присудить соответ- ствующую сумму за причинённый вред.

         При другом упомянутом выше сценарии, однако, ус- тановления факта нарушения было бы само по себе достаточно.

      4. Эти соображения навели меня на более под- робное изучение других аспектов процедуры, не пре- дусматривающему «автоматическое» установление факта нарушения статьи 6 Конвенции при установле- нии факта нарушения статьи 8 Конвенции: нарушение последней нормы не влечёт автоматически установ- ление факта нарушения статьи 6 Конвенции, а только презюмирует нарушение.

   Установление или неустановление нарушения зави- сит от конкретных обстоятельств дела и взвешивания всех ценностей, защищаемых национальным законо- дательством и Конвенцией, а также тех, которые яв- ляются предметом уголовного дела.

   Верно, что такой подход мог бы ослабить понятие справедливого судебного разбирательства, которое превратилось бы в концепцию с изменяемой геомет- рией.

   Однако этот подход имел бы преимущество непри- менения ко всем ситуациям одной и той же мерки, поскольку — как я уже отмечал — некоторые нару- шения статьи 8 Конвенции более серьёзны, чем дру- гие.

   Я с готовностью призна́ю, что в таком подходе кро- ются свои опасности; выбор правильных критериев для установления факта нарушения и их последующее применение в конкретном деле — особенно в случаях, когда непросто установить фактические обстоятель- ства — станут рискованной задачей.

   В связи с этим возникнут ситуации, в которых пре- зумпция может быть опровергнута в случаях, когда соблюдаются права, связанные с осуществлением за- щиты, и когда того требуют весомость общественно- го интереса в осуждении заявителя или иные важные основания.

   Однако пределы всегда надлежит устанавливать.

   Я хотел бы вновь упомянуть всё то, что лежит в ос- нове справедливого судебного разбирательства, что потрясает чувства демократического общества или

   расходится с фундаментальными ценностями, вопло- щёнными в государстве, основанном на принципе вер- ховенства права. Если эти ценности умалены, презум- пция должна быть подтверждена, и факт нарушения статьи 6 Конвенции установлен; сопутствующий об- щественный интерес или вопрос о том, были ли соб- людены права, связанные с осуществлением защиты, уважении прав защиты не будут иметь значения.

   Прецедентная практика Верховного Суда Соединённых Штатов в этой связи указывает на обманы, имеющие ре- шающее значение для обстоятельств дела, которые всег- да вытекают из методов допроса, «столь оскорбитель- ных для цивилизованной системы правосудия», что они

   «должны быть заклеймены» во имя надлежащей право- вой процедуры.

   Верховный Суд Канады проводит различие между

   «грязными трюками» (которые общество находит воз- мутительными) и между простыми «уловками», прихо- дя к выводу о том, что «действия [властей], которые возмущают общество, должны энергично пресекать- ся. Если сотрудник полиции выдаёт себя за тюрем- ного капеллана и выслушивает исповедь подозревае- мого, это является поведением, которое возмущает общество; такой же вывод можно сделать, если он выдаёт себя за адвоката по назначению, выпытывая тем самым самообвиняющие показания у подозревае- мых и обвиняемых; инъекция пентотала подозреваемо- му, который болен диабетом, под видом ежедневной дозы инсулина и использование его заявления в качестве доказательства также возмутило бы общество; но, говоря в целом, выдавание себя за наркомана, зависи- мого от сильных наркотиков, в целях выявления группы торговцев наркотиками не возмутило бы общество;

   <...> также допустимо выдавать себя за водителя грузовика в целях осуждения наркоторговца» (судья Ламер в своём мнении по делу «Королева против Рот- мана» [R. v. Rothman] [1981 год], Сборник постанов- лений Верховного Суда Канады [SCR], том 1, с. 640; одобрено большинством судей Верховного Суда в пос- тановлении по делу «Королева против Коллинза» [R. v. Collins] [1987 год], Сборник постановлений Верховно- го Суда Канады [SCR], том 1, с. 265, § 52, и в постанов- лении по делу «Королева против Ойкля» [R. v. Oickle] [2000 год], Сборник постановлений Верховного Суда Канады [SCR], том 2, с. 3, § 66).

   Я должен признать, тем не менее, что всё это требует в какой-то степени эмпирического подхода и, возможно, чрезмерно дискреционной власти; однако интересно, как мы можем провести твердую, ясную и различимую грань между тем, что приемлемо, и тем, что неприемлемо.

   Сейчас я вернулся бы к различию между материаль- ным и процессуальным.

   Я бы сказал, говоря вообще, что использование любых доказательств, которые не признаются допустимыми по нормам национального законодательства государств — участников Конвенции и нормам Конвенции «автомати- чески» влечёт за собой признание факта нарушения пра- ва на справедливое судебное разбирательство.

   Вопрос о том, соблюдались ли права, связанные с осуществлением защиты, учтён ли был сопутствую- щий общественный интерес и иные обстоятельства, является несущественным: судебное разбирательство, в рамках которого полученные таким образом дока- зательства, положены в основу обвинительного при- говора, всегда является несправедливым судебным разбирательством.

   В этой связи я привел бы пример записи разговора обвиняемого с его адвокатом.

   Сбор доказательств такими способами должен пре- секаться любой ценой, даже в тех случаях, когда до- казательства имели чисто дополнительный или вспо- могательный характер и в тех случаях, когда новое судебное разбирательство, возможно, не требуется.

   С другой стороны, в тех случаях, когда процессуаль- ные нормы не соблюдены в отношении доказательств, которые обычно были бы допустимыми в государ- ствах — участниках Конвенции и в соответствии с международным правом — то ли потому, что нацио- нальное законодательство не предусматривает таких доказательств, то ли несмотря на то, что такие дока- зательства допустимы на национальном уровне, ус- ловия, регулирующие их использование, не соблюде- ны — при определённых обстоятельствах, особенно в тех случаях, когда права, связанные с осуществлени- ем защиты, соблюдены, и общественный интерес дол- жен перевешивать интересы частного лица, с учетом характера и тяжести преступления, я склонился бы к выводу о том, что не было нарушения правил спра- ведливого судебного разбирательства.

   В настоящем деле, я полагаю, нарушения не было, поскольку было допущено лишь формальное наруше- ние («предусмотрено законом») при получении дока- зательств, что в принципе было допустимо в демокра- тическом обществе, и, кроме того, права, связанные с осуществлением защиты, были соблюдены.

   совПадаЮЩее мнение судЬи ковлера (перевод)1

   Я согласен с выводами, к которым пришло боль- шинство судей. Тем не менее мне хотелось бы про- яснить свою позицию по поводу пунктов жалобы в части статьи 8 Конвенции, как было представлено за- явителем.

   Перед тем, как уступить юрисдикцию по делу 22 но- ября 2007 г. в пользу Большой Палаты, Палата из семи судей, в состав которой входил и я, в своём решении по вопросу о приемлемости жалобы для её рассмот- рения по существу суммировала пункты жалобы, ка- сающиеся статьи 8 Конвенции, следующим образом:

   «заявитель жаловался на то, что правоохранитель- ные органы, проводившие секретную операцию, не- законно вторглись в его жилище и вмешались в его частную жизнь и корреспонденцию в нарушение ста- тьи 8 Конвенции <...>». В этом пункте жалоба была объявлена полностью приемлемой для рассмотрения по существу.

   Согласно тексту постановления Большой Пала- ты «заявитель жаловался на то, что в его жилище была произведена скрытая запись его разговоров» (см. пункт 3 постановления). Изложение фактов (см. пункты 35–36 постановления) и, главное, утвержде- ния заявителя рисуют тем самым картину вторжения в его жилище как незаконного и неоправданного вмеша- тельства властей в осуществление им права на уваже- ние своей частной жизни и жилища (см. пункты 70–71 постановления). Однако, к моему сожалению, Боль- шая Палата ограничивает свои заключения выводом о том, что «оперативный эксперимент» не сопро-

   

   1 Имеется в виду, что мнение было составлено не на английском языке, а на французском языке (примечание редакции).

   вождался достаточными правовыми гарантиями (см. пункт 81 постановления), прежде чем указать вполне просто: «Нет и необходимости рассматривать, явля- лась ли секретная операция также и актом вмеша- тельства в осуществление права заявителя на ува- жение его жилища» (см. пункт 82 постановления). Это была упущенная возможность дать более нюан- сированную оценку всем пунктам жалобы заявителя, имеющим отношение к статье 8 Конвенции, на основе значительного объёма норм прецедентной практики Европейского Суда в данной области.

   частично осоБое мнение судЬи коста (перевод)1

   1. Я считаю, что в настоящем деле властями государ- ства-ответчика было допущено нарушение пункта 1 ста- тьи 6 Конвенции. Жалоба заявителя на то, что произ- водство по уголовному делу, результатом которого стало его осуждение, являлось несправедливым, была главным образом основана на двух доводах:

      • трюкачество правоохранительных органов вынудило его к самообвинению;

      • инструмент такого трюкачества — запись его раз- говора с В. — был принят судом к рассмотрению в качестве доказательства.

1. Оба этих пункта могут породить некоторую неоп- ределенность.

2. Органы внутренних дел и ФСБ России провели секретную операцию, в которой центральным агентом был В., которому заявитель предположительно пору- чил убить своего бывшего делового партнера, С., но В. не совершил убийства, а донёс на заявителя в ФСБ России. Секретная операция, направленная на получе- ние доказательств против заявителя, состояла в том, чтобы послать В. в дом заявителя и предложить В. сообщить заявителю, что он, В., выполнил поручение об убийстве; при этом их разговор должен был быть негласно записан сотрудником органов внутренних дел, находившимся вне дома.

3. Этот оперативный ход, несмотря на свои особен- ности, сам по себе немногим отличается от оператив- ных приёмов, ловушек и хитростей, используемых полицией для получения признания от лиц, подоз- реваемых в совершении преступлений, или для ус- тановления их вины. Было бы наивно, а то и впрямь неразумно, стремиться обезоружить силы безопас- ности, стоящих перед лицом роста правонарушений и преступности, коим они противостоят.

4. При всём при этом, не все методы, используемые полицией, обязательно совместимы с правами, гаран- тируемыми Конвенцией. По этой причине, в другом контексте Европейский Суд не согласился с тем, что полицейская уловка (тем не менее описанная госу- дарством-ответчиком как «небольшая уловка») была совместима с правом на свободу по смыслу положе- ний статьи 5 Конвенции (см. постановление Европей- ского Суда по делу «Чонка против Бельгии» [Čonka

   v. Belgium] (жалоба № 51564/99), § 41–46, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по пра-

   вам человека [ECHR] 2002-I). И в настоящем деле Суд установил, что незаконный перехват разговора г-на Быкова с В. нарушил статью 8 Конвенции.

5. Что касается пункта 1 статьи 6 Конвенции, я не стал бы заходить так далеко, чтобы счесть, что любые доказательства, нарушающие Конвенцию, использо- ванные в качестве основы для установления винов- ности подсудимого, делают судебное разбирательство несправедливым (как это утверждал судья Лукаидес в своём отдельном мнении, приложенном к поста- новлению Европейского Суда по делу «Хан против Соединённого Королевства» (жалоба № 35394/97), Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2000-V). Однако ж я всё-таки верю, что Европейскому Суду надлежит тщательно разобраться с вопросом о том, соответ- ствует ли судебное разбирательство, основанное на таких доказательствах, пункту 1 статьи 6 Конвенции. Это момент, к которому я вернусь позже.

6. Что же касается права не давать самообвиня- ющих показаний — неотъемлемого аспекта прав, связанных с осуществлением защиты, как это было подтверждено в постановлении Европейского Суда от 8 февраля 1996 г. по делу «Джон Мюррей про- тив Соединённого Королевства» [John Murray v. the United Kingdom] (Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [Reports of Judgments and Decisions] 1996-I) — то оно обычно подразумевает право лица, подозреваемого в совер- шении преступления, хранить молчание, в том числе и в ходе полицейского допроса. Хотя Европейский Суд приемлет, что право не давать показания против самого себя не является абсолютным, он придаёт ему особое значение и иногда указывал, что оно вытекает из статьи 14 Международного пакта о гражданских и политических правах (см. постановление Евро- пейского Суда от 25 февраля 1993 г. по делу «Функе против Франции» [Funke v. France], § 42, серия «А»,

   № 256-A).

7. Право хранить молчание было бы действительно

   «теоретическим и иллюзорным», если за полицией признавалось бы право «заставлять подозреваемого говорить», прибегая к негласной записи разговора с осведомителем, которому поручили завлечь подозре- ваемого в оперативную ловушку.

8. Вот в этом всё и дело в данном случае. В. на деле был «агентом» спецслужб, и я усматриваю сходство между делом «Быков против России и делом «Рама- наускас против Литвы» [Ramanauskas v. Lithuania] (жалоба № 74420/01) (Сборник постановлений и ре- шений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2008 — ...), по которому Большая Палата единогласно установила факт нарушения пункта 1 статьи 6 Кон- венции2. Обстоятельства двух этих дел отличались, но в обоих делах фигурировали инсценировка и прово- кация, организованные спецслужбами. Сообщив за- явителю, что он, В., совершил убийство, В. стремился склонить заявителя — который не знал, что их разго- вор может прослушиваться — к подтверждению того, что он заключил с ним «контракт» в криминальном смысле этого термина.

   

   1 Имеется в виду, что мнение было составлено не на английском языке, а на французском языке (примечание редакции).

   2 Перевод постановления по данному делу был опубликован в 3-м номере нашего журнала за 2010 год (примечание редакции).

9. Европейский Суд, безусловно, не является и не должен быть судом четвертой инстанции. Он не дол- жен разрешать (это задача национальных судов) воп- рос о виновности г-на Быкова в подстрекательстве к совершению убийства. Суд также не может строить догадки относительно того, каким был бы результат судебного разбирательства, если оно было бы справед- ливым. Но именно задачей Суда является вынесение постановления по вопросу о справедливости; и исполь- зование такого тщательно подготовленного оператив- ного хода (включавшего в себя «подложные» трупы) вызывает у меня сильные сомнения относительно того, были ли обеспечены в деле презумпция невиновности, права, связанные с осуществлением защиты, и, нако- нец, справедливость судебного разбирательства.

10. Мои сомнения полностью развеиваются, когда я замечаю, что доказательства, полученные в нару- шение статьи 8 Конвенции, играли решающую роль в данном контексте. Я не буду развивать эту тему, поскольку она весьма красноречиво раскрыта в час- тично особом мнении судьи Шпильманна, к которому присоединились судьи Розакис, Тюлькенс, Касадеваль и Мийович.

11. По моему мнению, этот решающий аспект край- не важен с точки зрения права. Если — в дополнение к указанной записи (и первоначальному заявлению В. относительно г-на Быкова, которое хотя представляло бы собой слово одного человека против слова другого человека) — российские судьи основывали бы свои выводы на других доказательствах, всё равно имелась бы причина для неопределённости. Уголовное судо- производство зачастую бывает сложным, и большое количество доказательств, на которых основывается вердикт судей, иногда может обезвредить сомнитель- ные доказательство путем их поглощения. В данном случае это не так.

12. В общем и целом, хотя я полностью понимаю при- чины, по которым Европейский Суд не признал факта нарушения статьи 6 Конвенции, я не в силах сделать усилие, которое позволило бы мне разделить мнение большинства судей.

частично осоБое мнение судЬи ШПилЬманна,

к которому ПрисоединилисЬ судЬи роЗакис, тЮлЬкенс, касадевалЬ и мийович

(перевод)1

1. Я не согласен с выводом Европейского Суда относи- тельно того, что по делу государства-ответчика никакого нарушения статьи 6 Конвенции допущено не было.

2. Вопрос об уважении права на справедливое судеб- ное разбирательство, по моему мнению, может быть поднят в связи с двумя аспектами: допустимость в рамках уголовного дела доказательств, полученных в нарушение статьи 8 Конвенции, и право не давать показания и не давать самообвиняющих показаний.

   1. По вопросу о допустимости

      по уголовному делу доказательств, полученных в нарушение статьи 8 Конвенции

3. Я сказал бы, что — учитывая общие принципы, изложенные в пунктах 88–93 постановления, — Евро- пейский Суд пришёл к единогласному выводу, что сек- ретная операция была проведена в нарушение статьи 8 Конвенции.

4. Инсценировка, организованная властями, более под- робно описанная в разделе постановления, касающемся обстоятельств дела, под заголовком «Секретная опера- ция», была незаконной. Как указал Европейский Суд в пункте 80 своего постановления, заявитель пользовался весьма небольшим числом гарантий (если они вообще имелись) в процедуре организации и реализации пере- хвата его разговора с В. Соответственно, Суд установил нарушение статьи 8 Конвенции.

   1. Вопрос принципа и упущенной возможности укрепить практические и эффективные права

5. После того, как Палата Европейского Суда ус- тупила юрисдикцию по рассмотрению настоящего дела, оно было направлено в Большую Палату, у ко- торой имелась возможность разъяснить и уточнить нормы своей прецедентной практики по вопросу об использовании незаконно полученных доказательств в судебном разбирательстве. Вопрос о допустимости в уголовном деле доказательств, полученных в нару- шение статьи 8 Конвенции, это — вопрос принципа, который требует принципиального ответа, особенно в том, что касается необходимости обеспечить согла- сованность между выводами Европейского Суда по двум статьям Конвенции (то, что запрещено стать- ей 8 Конвенции, не может быть разрешено статьей 6 Конвенции) и необходимости подчеркнуть значение прав, гарантированных статьей 8 Конвенции (имея в виду растущую потребность в обращении к неза- конным следственным методам, особенно в борьбе с преступностью и терроризмом). Что касается этого вопроса принципа, я хотел бы повторить доводы, ко- торые выдвинула моя коллега Франсуаза Тюлькенс в её частично особом мнении по делу «P.G. и J.H. против Соединённого Королевства»2.

6. В настоящем деле нарушение статьи 8 Конвенции в особенности серьёзным, являя собой явное посяга- тельство на фундаментальные права, охраняемые этой нормой. Использование в ходе судебного разбиратель- ства доказательств, полученных в нарушение статьи 8 Конвенции, взывало бы к особенно тщательной проверке Европейским Судом справедливости производства по делу. Как Суд уже имел повод подчеркнуть, что Конвен- цию надлежит понимать как единое целое3. Я согласен с частично совпадающим, частично особым мнением, вы- сказанным судьёй Лукаидесом в связи с постановлением Европейского Суда по делу «Хан против Соединённого Королевства»4и подтверждённым судьёй Тюлькенс в её вышеупомянутом частично особом мнении в связи с

   

   1 Имеется в виду, что мнение было составлено не на английском языке, а на французском языке (примечание редакции).

   2 Постановление Европейского Суда по делу «P.G. и J.H. против Соединённого Королевства» (жалоба № 44787/98), Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2001-IX.

   3 Постановление Европейского Суда от 6 сентября 1978 г. по делу «Класс и другие заявители» [Klass and Others v. Germany], § 68–69, серия «А», № 28.

   4 Жалоба № 35394/97, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2000-V.

   постановлением Европейского Суда по делу «P.G. и J.H. против Соединённого Королевства»1:

   

   «Я придерживаюсь того мнения, что термин “справед- ливость” при его рассмотрении в контексте Европей- ской конвенции о защите прав человека подразумевает соблюдение принципа верховенства права и с этой це- лью предполагает уважение прав человека, предусмот- ренных Конвенцией. Я не думаю, что можно говорить о “справедливом” судебном разбирательстве, если оно осуществляется в нарушение закона».

7. В настоящем деле нарушение статьи 8 Конвенции, установленное Европейским Судом, вытекает — и при этом вытекает исключительно — из незаконнос- ти доказательств (см. пункт 82 постановления). И всё же справедливость, требуемая статьёй 6 Конвен- ции, также включает в себя требование законности2. Справедливость предполагает уважение законности и тем самым также, a fortiori3, уважение прав, гаран- тированных Конвенцией, контроль над соблюдением которых является именно задачей Суда.

8. Что касается характера и объёма такого контро- ля со стороны Европейского Суда, то Суд правильно замечает в постановлении, что «в соответствии со статьёй 19 Конвенции, его единственной задачей яв- ляется обеспечить выполнение обязательств, взятых на себя Договаривающимися Сторонами Конвенции» (см. пункт 88 постановления). Отсюда следует — и я полностью согласен с этим соображением — что

   

   «<…> Суд неправомочен рассматривать ту или иную жалобу, в которой утверждается, что национальные суды допустили ошибки в вопросах права или факта, за тем исключением, когда Суд считает, что таковые ошибки могли привести к возможному нарушению лю- бого из прав или любой из свобод, предусмотренных в Конвенции».

9. Аналогичным образом, хотя к компетенции Евро- пейского Суда не относится

   

   «<…> как вопрос принципа — определение того, мо- гут ли конкретные категории доказательств — напри- мер, доказательства, полученные незаконно по смыслу положений национального законодательства — быть допущены к рассмотрению судом» (см. пункт 89 по- становления),

   положение, однако, иное в тех случаях, когда, как в насто- ящем деле, доказательства получены в нарушение права, га-

   рантированного Конвенцией, поскольку именно когда речь идёт о получении доказательств, Суд должен обеспечить исполнение Договаривающимися Сторонами своих обяза- тельств, принятых ими на себя согласно Конвенции.

10. Постановление по настоящему делу могло бы устранить неопределенности, возникшие в прецедент- ной практике Европейского Суда по данному вопросу, разъяснив чётко, что то, что запрещено одной нормой (статьёй 8 Конвенции), не может быть приемлемым в соответствии с другой нормой (статьёй 6 Конвенции.)

11. Установив, что по делу властями государства-от- ветчика не было допущено никакого нарушения статьи 6 Конвенции, Европейский Суд подорвал эффективность статьи 8 Конвенции. И всё же права, запечатлённые в Конвенции, не могут оставаться чисто теоретическими или виртуальными, поскольку

    

    «<…> Конвенция должна толковаться и применять- ся таким образом, чтобы гарантировать права, кото- рые являются практическими и эффективными»4.

12. Мне кажется, что точка зрения большинства судей, кроме того, представляет собой реальную угрозу, кото- рая была уже отмечена в вышеупомянутом отдельном мнении в связи с постановлением Европейского Суда по делу «Хан против Соединённого Королевства»5и вновь отмечена в вышеупомянутом отдельном мнении в связи с постановлением Европейского Суда по делу «P.G. и

    J.H. против Соединённого Королевства»6:

    

    «Если нарушение статьи 8 Конвенции может быть признано “справедливым”, тогда я не вижу, как можно эффективно удержать полицию от повторения её недо- пустимых действий».

13. Однако Европейский Суд сам подчеркнул

    

    «необходимость обеспечения осуществления полици- ей своих полномочий по контролю и предупреждению преступности способом, который полностью уклады- вается в надлежащую правовую процедуру и иные гарантии, правомерно устанавливающие ограничения на масштабы её деятельности <...>, включая гарантии, содержащиеся в статьях 5 и 8 Конвенции»7.

14. Постановление не даёт ответ на вопросы, поднятые в упоминавшемся выше частично особом мнении:

    

    «Наступит ли момент, когда будет применяться мо- тивировка большинства судей в случаях получения

    

    1 Упомянутое выше постановление.

    2 Постановление Европейского Суда по делу «Коэм и другие заявители против Бельгии» [Coëme and Others v. Belgium] (жалобы № 32492/96, 32547/96, 32548/96, 33209/96 и 33210/96), § 102, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2000-VII.

    3 A fortiori (лат.) — с бóльшим основанием, с большей убедительной силой; тем более (примечание редакции).

    4 См. постановление Большой Палаты Европейского Суда от 6 апреля 2000 г. по делу «Акционерное общество “Комингерсолл” против Португалии» [Comingersoll S.A.

    v. Portugal] (жалоба № 35382/97), § 35, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2000-IV; постановление Большой Палаты Европейского Суда от 18 февраля 1999 г. по делу «Беер и Реган против Германии» [Beer and Regan v. Germany] (жалоба № 28934/95), § 57; постановление Европейского Суда по делу «Гарсия Манибардо против Испании» [García Manibardo v. Spain] (жалоба № 38695/97), § 43, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2000-II; а также постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу «Салдуз против Турции» [Salduz v. Turkey] (жалоба № 36391/02),

    § 51, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2008 — ...

    5 Частично совпадающее, частично особое мнение судьи Лукаидеса по вышеупомянутому делу «Хан против Соединённого Королевства».

    6 Частично особое мнение судьи Тюлькенс по вышеупомянутому делу «P.G. and J.H. против Соединённого Королевства».

    7 См. постановление Европейского Суда от 28 октября 1998 г. по делу «Осман против Соединённого Королевства» [Osman v. the United Kingdom], § 116, Сборник поста- новлений и решений Европейского Суда по правам человека [Reports of Judgments and Decisions] 1998-VIII.

    доказательства в нарушение других норм Конвенции, статьи 3 Конвенции, например? Где и как должна быть проведена граница? Согласно какой иерархии гарантируемых прав? В конце концов само понятие справедливости в судебном разбирательстве могло бы поддаться тенденции к упадку или стать объектом меняющихся правил»1.

15. Вот и всё о принципах и (упущенной) возможности укрепления Большой Палатой практических и эффек- тивных прав.

    1. По вопросу о решающем влиянии доказательств, полученных в нарушение статьи 8 Конвенции

16. Помимо вопроса принципа, затронутого выше, я считаю, что доказательства, полученные в нарушение статьи 8 Конвенции, внесли в производство по делу фа- тальные дефекты, поскольку оказали решающее влияние на вынесение обвинительного приговора заявителю.

17. Представляется, что суд в настоящем деле обос- новал свой приговор другими доказательствами. Поми- мо доказательств, полученных в результате секретной операции, следующие доказательства, не связанные с операцией, похоже, были приняты во внимание судом: первоначальное заявление В. о том, что заявитель пору- чил ему убить С.; оружие В., сданное им в ФСБ России; протоколы допросов В., проведённых в нескольких слу- чаях в ходе предварительного следствия. Эти доказатель- ства — все они исходили от В. — были оспорены в ходе судебного разбирательства заявителем, который, со своей стороны, указывал на последующий отказ В. от своих показаний. Однако сомнения в достоверности показаний В. не могли быть рассеяны, поскольку В. отсутствовал в суде, и власти не могли установить его местонахождение и вызвать его в суд из-за чего он не мог быть допрошен в ходе судебного разбирательства (см. пункты 38–40 по- становления). Суд в итоге принял к рассмотрению пока- зания В. в качестве письменных доказательств и — после исследования сделанных им противоречивых заявле- ний — пришёл к выводу о том, что его отказ от показа- ний является результатом последующей договорённости между В. и заявителем. Соответственно — оставляя в стороне вопрос о доказательствах, полученных в наруше- ние статьи 8 Конвенции, — суд пришёл к своему выводу исключительно на основании первоначальных показаний В., инкриминирующих заявителя.

18. Правда заявитель имел возможность допросить В., когда им в ходе предварительного следствия устроили очную ставку, но я должен подчеркнуть, что эта очная ставка состоялась до того, как В. отказался от своих показаний. Следовательно, адвокат заявителя не имел возможности допросить В. по поводу его отказа от по- казаний ни в ходе предварительного следствия, ни в ходе судебного заседания по делу. Однако, как Европейский

    Суд подчеркнул в своём постановлении по делу «Лука против Италии», в тех случаях, когда обвинительный приговор основывается исключительно или в решаю- щей степени на письменных показаниях лица, которое обвиняемый не имел возможность допросить сам или потребовать его допроса на предварительном следствии или в ходе судебного разбирательства, права, связанные с осуществлением защиты, ограничиваются в такой степе- ни, что это противоречит гарантиям, предусмотренным статьёй 6 Конвенции2.

    1. По вопросу о необходимости того, чтобы последующее использование

    анонимных источников сопровождалось бы адекватными и достаточными гарантиями

19. То обстоятельство, что не имелось возможности до- просить В. в суде, поднимает также вопрос о процессу- альном праве на оспаривание доказательств, полученных в результате проведения секретной операции.

20. Как Европейский Суд указал в своём постановле- нии по делу «Раманаускас против Литвы»3, правда, в другом контексте, связанном с провокацией правоохра- нительных органов,

    

    «<…> Конвенция не исключает возможности исполь- зования на стадии предварительного расследования та- ких источников, как анонимные осведомители, в тех случаях, когда этого требует характер расследуемого преступления. Однако последующее использование та- ких источников судом первой инстанции для осуждения лица в уголовном порядке — совсем другой вопрос; это допустимо только при наличии адекватных и до- статочных гарантий против злоупотреблений, в част- ности, при наличии чёткого и предсказуемого порядка санкционирования, осуществления соответствующих оперативно-следственных мер и контроля над ними (см. постановление Европейского Суда от 26 октября 2006 г. по делу «Худобин против России» [Khudobin v. Russia] (жалоба № 59696/00), § 135, а также, mutatis mutandis, постановление Европейского Суда от 6 сентября 1978 г. по делу «Класс и другие заявители против Германии» [Klass and Others v. Germany] серия «А», № 28, с. 24–26,

    § 52–56). Несмотря на то, что рост организованной пре- ступности требует от государства принятия адекватных мер, право на справедливое судебное разбирательство, из которого вытекает требование надлежащего отправ- ления правосудия, тем не менее распространяется на все виды уголовных правонарушений — от малозна- чительных до самых тяжких. Право на справедливое отправление правосудия занимает такое выдающееся место в демократическом обществе, что оно не может быть принесено в жертву соображениям целесооб- разности (см. постановление Европейского Суда от 17 января 1970 г. по делу «Делькур против Бельгии» [Delcourt v. Belgium], серия «А», № 11 <…>)»4.

    

    1 Частично особое мнение судьи Тюлькенс по вышеупомянутому делу «P.G. and J.H. против Соединённого Королевства».

    2 См. постановление Европейского Суда по делу «Лука против Италии» [Lucà v. Italy] (жалоба № 33354/96), § 40, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2001-II, и ссылки в этом постановлении на постановление Европейского Суда от 24 ноября 1986 г. по делу «Унтерпертингер против Австрии» [Unterpertinger

    v. Austria], § 31–33, серия «А», № 110; постановление Европейского Суда от 20 сентября 1993 г. по делу «Саиди против Франции» [Saïdi v. France], § 43–4, серия «А», № 261-C; постановление Европейского Суда от 23 апреля 1997 г. по делу «Ван Мехелен и другие заявители против Нидерландов» [Van Mechelen and Others v. the Netherlands], § 55, Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [Reports] 1997-III; доклад Комиссии по правам человека от 9 сентября 1998 г. по делу «Дориго против Италии» [Dorigo v. Italy] (жалоба № 33286/96), § 43, а также по тому же делу — Резолюцию Комитета министров Совета Европы от 15 апреля 1999 г. [документ DH (99) 258].

    3 Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу «Раманаускас против Литвы» (жалоба № 74420/01), Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2008 — ...

    4 Там же, § 53.

21. Действительно, другие доказательства, использо- ванные в судебном разбирательстве, включали в себя многочисленные свидетельские показания, упоминав- шие наличие конфликта интересов между заявителем и С., и другие материалы, подтверждавшие точность описания секретной операции в документах следствия. Однако доказательная сила таких доказательств была относительно небольшой. То обстоятельство, что было невозможно допросить В. в суде, таким образом, воспре- пятствовало полному использованию заявителем своего процессуального права на оспаривание доказательств, полученных в результате секретной операции.

22. Коротко говоря, я полагаю, что использование указанных доказательств непоправимо умалило права заявителя, связанные с осуществлением защиты. Такой вывод мог бы сам по себе обосновать установление фак- та нарушения статьи 6 Конвенции.

    1. По вопросу о соблюдении права не давать показания и не давать самообвиняющих показаний

23. Наконец, секретная операция, по моему мнению, нарушила право заявителя не давать показания и не давать самообвиняющих показаний. Ни одна из дел в прецедентной практике Европейского Суда не соответ- ствует точно обстоятельствам настоящего дела. Опять- таки, я сожалею, что Большая Палата не воспользовалась возможностью разъяснить принципы, вытекающие, в частности, из её постановлений по делам «Ялло против Германии»1, «Аллан против Соединённого Королевства»2и, в меньшей степени, «Раманаускас против Литвы»3.

24. В постановлении Большой Палаты Европейского Суда от 11 июля 2006 г. по делу «Ялло против Германии» Европейский Суд вновь подтвердил тот принцип, что

    

    «<...> право не давать самообвиняющие показания главным образом касается уважения к воле обвиняе- мого не давать показания»4.

25. По делу «Ялло против Германии» власти получили вещественные доказательства против воли заявителя. Европейский Суд объявил, что привилегия против са- мообвинения в данном случае применима, указав сле- дующее:

    

    «<...> принцип привилегии против самообвинения применим в настоящем деле.

    Для того чтобы определить, было ли нарушено пра- во заявителя не давать самообвиняющих показаний, Европейский Суд должен, в свою очередь, обратиться

    к следующим факторам: характер и степень принуж- дения, использованного для получения доказательств; весомость общественного интереса в расследовании преступления, о котором идёт речь, и наказании за его совершение; наличие каких-либо существенных гаран- тий в ходе производства по делу; характер использова- ния материалов, таким образом полученных»5.

26. Эти критерии применимы и в настоящем деле, учи- тывая, что суть вопроса касается записи доказательств, полученных в нарушение привилегии против самооб- винения. Что касается более конкретно общественного интереса в осуждении заявителя, то я не считаю, что это при каких-либо обстоятельствах может оправдать использование в качестве доказательства записи, кото- рые были сочтены незаконными для целей применения статьи 8 Конвенции6.

27. Настоящее дело имеет сходство с делом «Аллан против Соединённого Королевства», в постановлении по которому Европейский Суд установил факт нарушения статьи 6 Конвенции7. Правда, в отличие от дела «Аллан против Соединённого Королевства» заявитель в насто- ящем деле не содержался под стражей до суда, а был на свободе в своём имении. Верно и то, что в деле «Аллан против Соединённого Королевства» заявитель предпочёл не давать показания.

28. Однако эти конкретные аспекты, по моему мнению, не являются решающими с учетом того, что осведоми- тель В. фактически являлся агентом, работавшим на пра- воохранительные органы, в момент, когда он записывал указанный разговор.

29. В пункте 51 своего постановления по делу «Аллан против Соединённого Королевства» Европейский Суд указал следующее, сославшись при этом на прецедент- ную практику Верховного Суда Канады8:

    

    «Вопрос о том, было ли право не давать показания подорвано в такой степени, что это повлекло за со- бой нарушение статьи 6 Конвенции, зависит от всех обстоятельств конкретного дела. В этом отношении, однако, можно найти некоторые ориентиры в поста- новлениях Верховного суда Канады, <...> в которых право не давать показания — в обстоятельствах, ко- торые сходны с обстоятельствами, фигурирующими в настоящем деле — было исследовано в контексте статьи 7 Канадской хартии прав и свобод. В них канадский Верховный суд высказал мнение, что в тех случаях, когда осведомитель, действия которого предположительно подрывали право обвиняемого не

    

    1 Постановление Большой Палаты Европейского Суда от 11 июля 2006 г. по делу «Ялло против Германии» (жалоба № 54810/00), Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2006-IX.

    2 Постановление Европейского Суда по делу «Аллан против Соединённого Королевства» (жалоба № 48539/99), Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека [ECHR] 2002-IX.

    3 Указанное выше постановление.

    4 Постановление Большой Палаты Европейского Суда от 11 июля 2006 г. по делу «Ялло против Германии», § 101.

    5 Ibid., § 116–117.

    6 Сравните с совпадающим мнением сэра Николаса Братца по упомянутому выше делу «Ялло против Германии»:

    «<...> масштабы торговли наркотиками, связанной с настоящим делом, представляются мне не имеющими значения в отношении вопросов Конвенции, затрагиваемых статьёй 6 Конвенции. Общественный интерес в осуждении заявителя не мог, на мой взгляд, ни при каких обстоятельствах оправдывать использование доказательств в виде наркотиков, полученных в результате обращения, которому он подвергся».

    7 Вышеупомянутое постановление Европейского Суда по делу «Аллан против Соединённого Королевства», § 52.

    8 Постановление Верховного Суда Канады по делу «Королева против Геберта» [R. v. Hebert] ([1990 год], Сборник постановлений Верховного Суда Канады [Supreme Court Reports], том. 2, с. 151).

    давать показания, не был явно представителем госу- дарства, анализ должен сконцентрироваться как на взаимоотношениях осведомителя и государства, так и на взаимоотношениях осведомителя и обвиняемо- го: право не давать показания нарушается только тог- да, когда осведомитель действует как представитель государства в тот момент, когда обвиняемый делает заявление и когда осведомитель побуждает обвиняе- мого сделать это заявление. Может ли осведомитель считаться представителем государства, зависит от того, состоялась бы беседа обвиняемого с осведоми- телем в отсутствие вмешательства властей, в какой форме и каким способом. Могут ли доказательства, фигурирующие по делу, считаться выпытанными осведомителем, зависит от того, являлся ли между ним и обвиняемым функциональным эквивалентом допроса, а также от характера взаимоотношений ос- ведомителя с обвиняемым».

30. В настоящем деле осведомитель, который дей- ствовал в соответствии с указаниями государства, подрывая право заявителя не давать показания, явно был представителем государства. Встаёт вопрос, со- стоялся бы разговор обвиняемого с осведомителем в отсутствие вмешательства властей, в какой форме и каким способом. Ответ: нет. И записанный на плён- ку разговор был тем самым функциональным экви- валентом допроса. Цель этого оперативного приёма состояла, в частности, в том, чтобы выявить опре- делённое преступление, а именно — «сговор с целью совершить убийство». Среди признаков состава этого преступления «виновная воля» [mens rea] или умысел играет решающую, если не основную роль. Органи- зованная властями сугубо незаконная инсценировка была направлена именно на «выявление» этого суще- ственного элемента состава преступления.

31. То обстоятельство, что заявителю не было предъ- явлено обвинение, по моему мнению, также не имеет решающего значения. В своём упомянутом выше поста- новлении по делу «Королева против Геберта» Верховный суд Канады указал следующее:

    

    «Защита, предоставляемая правовой системой, ко- торая наделяет обвиняемого иммунитетом от само- обвинения в суде, но не предусматривает защиты в связи с показаниями на досудебной стадии производ- ства по делу, была бы иллюзорной. Как пишет Ра- тушный («Вопрос о самообвинении в канадском уго- ловном процессе» [Self-Incrimination in the Canadian Criminal Process] (1979 год), на с. 253):

    “Кроме того, наша система со всей скрупулёзнос- тью допускает открытое судебное разбирательство только после того, как было предъявлено конкретное обвинение, и когда обвиняемый ограждён детально сформулированными процедурами и строгими дока- зательственными правилами. Обычно его интересы представляет адвокат с тем, чтобы обеспечить фак- тическое получение обвиняемым всех видов защиты, на которые он имеет право. Обвиняемый не связан никакой правовой или практической обязанностью отвечать на обвинение, если это не требуется предъ- явленными доказательствами. Есть лицемерие в сис- теме, которая предусматривает такие виды защиты, но позволяет игнорировать их на досудебной стадии производства по делу, когда допрос зачастую прово-

    

    1 Судья МакЛахин.

    дится негласно, после того, как отказано в адвокате, в отсутствие всяких правил, и часто когда подоз- реваемый или обвиняемый сознательно вводятся в заблуждение относительно имеющихся против него доказательств”.

    <...>

    Гарантия права консультироваться с адвокатом под- тверждает, что сущность права заключается в свободе выбора обвиняемого между тем, давать ли показания или нет. Государство не обязано защищать подозрева- емого от дачи показаний; в действительности государ- ство вольно использовать лишь законные методы для склонения подозреваемого к даче показаний. Государ- ство, однако, обязано дать подозреваемому возмож- ность сделать информированный выбор относительно того, будет ли он говорить с властями или нет»1.

32. Однако в настоящем деле заявитель говорил, не дав на это своего свободного и информированного со- гласия.

33. Я добавил бы, что отказывать в праве не давать показания и праве не давать самообвиняющие пока- зания просто потому, что заявителю не было предъ- явлено обвинение или потому, что он не подвергся первоначальному допросу, открывает возможности для злоупотребления процессом. Соответствующее лицо было бы лишено возможности выбора: гово- рить или не давать показания на более поздней ста- дии производства по делу, например в ходе такого допроса, и этот принцип был бы тем самым лишен всякого смысла.

34. Верно, что своём постановлении по делу «Королева против Геберта» Верховный суд Канады также обосновал постановление тем обстоятельством, что соответствую- щее лицо находилось под стражей:

    

    «[Правило] применяется только после заключения под стражу. Секретные операции, проводившиеся до заключения под стражу, не дают повода для таких же соображений. Прецедентная практика, относящаяся к праву не давать показания, никогда не распростра- няла защиту против полицейских уловок на период до заключения под стражу. Хартия прав и свобод также не распространяет право на помощь адвоката на период проведения досудебных расследований. Два этих обстоятельства сильно отличаются друг от друга. В легендированной операции, проводи- мой до заключения под стражу, лицо, от которого требуется добыть информацию, не находится под контролем государства. Нет необходимости ограж- дать его от превосходящей силы государства. После заключения под стражу ситуация радикальным об- разом меняется; государство берёт на себя контроль и ответственность за обеспечение соблюдения прав задержанного».

35. Однако я считаю, что критерий, применённый Верховным Судом Канады в контексте содержания под стражей, применим, mutatis mutandis, и к ситуа- ции, когда соответствующее лицо находится де-факто под контролем властей. Так и было в настоящем деле; заявитель выступил невольным действующим лицом в постановке, полностью разыгранной властями. Я хо- тел бы сейчас привлечь внимание к некоторым весьма

    специфическим обстоятельствам проведения секретной операции, которая началась с инсценировки обнару- жения двух трупов и объявления в средствах массовой информации о том, что С. и И. были застрелены на- смерть. К моменту, когда В. прибыл в «гостевой дом» заявителя, последний уже находился под влиянием ошибочной информации о том, что было совершено тяжкое преступление, и его убеждённость в этом была подкреплена признанием В. в том, что это преступление совершил он. Поведение заявителя поэтому исключи- тельно или преимущественно определялось событиями, которые могли бы произойти при нормальных обстоя- тельствах, но прежде всего — видимостью, созданной следственными органами. В этом смысле, учитывая, что он стал жертвой уловки, о его заявлениях и реак- ции нельзя сказать, что они могут разумно считаться добровольными или спонтанными.

36. По делу «Раманаускас против Литвы», касав- шемуся полицейской провокации, Европейский Суд в своём постановлении от 5 февраля 2008 г. пришёл к выводу, что

    

    «<...> результатом действий <...> было подстрекатель- ство заявителя к совершению преступления, за совер- шение которого он был осуждён в уголовном порядке и что нет никаких указаний на то, что преступление было бы совершено без их участия. С учётом такого

    участия и использования данного факта в обжалуемом уголовном деле судебное разбирательство по уголов- ному делу в отношении заявителя было лишено спра- ведливости, требуемой статьёй 6 Конвенции»1(курсив добавлен мной).

37. В настоящем деле цель инсценированных собы- тий заключалась в том, чтобы заставить заявителя го- ворить. Секретная операция подорвала добровольный характер раскрытия информации в такой степени, что право не давать показания и не давать самообвиняю- щие показания были лишены всякого смысла. Как и в деле «Раманаускас против Литвы», заявитель был за- влечён в ловушку лицом, контролируемым на дистан- ции властями, которые устроили ловушку, используя частное лицо в качестве снабжённого легендой аген- та. Я посему полагаю, что информация, полученная таким образом, была раскрыта с помощью ловушки, против воли заявителя2.

    1. По вопросу о применении статьи 41 Конвенции

38. Наконец, я голосовал против подпункта «а» пунк- та 4 резолютивной части постановления. Я считаю, что присуждение заявителю компенсации за моральный вред на сумму в размере 1000 евро является недостаточным с учётом того, что Европейский Суд установил два на- рушения Конвенции.

Перевод с английского языка.

© Журнал «Права человека. Практика Европейского Суда

по правам человека»

1 Вышеупомянутое постановление Европейского Суда по делу «Раманаускас против Литвы», § 73.

2 См., mutatis mutandis, вышеупомянутое постановление Европейского Суда по делу «Аллан против Соединённого Королевства».

NB! ГЛАВНАЯ ТЕМА

В.Д. Зорькин,

РОССИЯ – СОВЕТ ЕВРОПЫ. СПРАВКА МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ Р ХРОНИКА ДЕЛ ПО ЖАЛОБАМ ПРОТИВ РОССИИ: НОЯБРЬ 2006 ГОДА ГЛАВНАЯ ТЕМА

Фредрик Сандберг

Россия без смертной казни

Департамент Совета Европы по вопросам исполнения постановлений Европейского Суда по правам человека: краткий очерк организации, функций и деятельности

Ева Гоциридзе

(по вопросу о моратории на смертную казнь)

Жизнь до или после рождения — в контексте позиции Европейского Суда по правам человека

ЕЖЕМЕСЯЧНАЯ ХРОНИКА ДЕЛ ПО ЖАЛОБАМ ПРОТИВ РОССИИ

ПОСТАНОВЛЕНИЯ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

ПОСТАНОВЛЕНИЯ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА БИБЛИОГРАФИЯ: ЕВРОПЕЙСКАЯ КОНВЕНЦИЯ И ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД

И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

№ 1(

№

(46)

янва

ОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

10)

рь 2007 г.

Большинство наших переводов текстов

постановлений и решений европейского суда, опубликованных в журнале в 2007–2009 годах,

одобрены судом и поэтому недавно размещены в базе данных европейского суда HUDOC: http:// cmiskp.echr.coe.int/tkp197/search.asp?skin=hudoc-en.

1

январь 2010 г.

Председатель Конституционного Суда Российской Федерации

Определение Конституционного Суда Российской Федерации

от 19 ноября 2009 г. № 1344-О-Р

ПЕРЕЧЕНЬ РОССИЙСКИХ ПУБЛИКАЦИЙ ПО ТЕМЕ КОНВЕНЦИИ О зАщИТЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА И ОСНОВНЫХ СВОБОД

чтобы найти соответствующий перевод в этой базе, требуется указать в ней либо номер жалобы, либо наименование заявителя (на английском языке), открыть ссылку на постановление или решение, и в этой ссылке должна иметься «иконка» с надписью на английском языке: Translations (переводы). там могут иметься и переводы на другие языки, выполненные нашими коллегами по распространению знаний о европейском суде из других стран.